Этот город называется Полоцк,
Он войною на две части расколот,
Он расколот на две части рекою,
Полной тихого лесного покоя.
Словно старец, он велик и спокоен,
Со своих на мир глядит колоколен,
К лесу узкие поля убегают —
Белорусская земля дорогая.
«Задача такова: в город ворваться,
Мост захватить и от взрыва спасти.
Моста не отдавать, держаться, держаться
До подхода наших танковых сил.
А мы-то поспешим, мы выйдем на взгорье,
Прикроем артиллерией смелый десант.
Как ваша фамилия?» — «Лейтенант Григорьев!» —
«Успеха вам, товарищ старший лейтенант!»
Беги вперед, беги, стальная пехота —
Двадцать два гвардейца и их командир.
Драконовским огнем ревут пулеметы,
Охрана в укрепленьях предмостных сидит.
Да нет, она бежит! В рассветном тумане
Грохочут по настилу ее сапоги,
И мост теперь уж наш! Гвардейцы, вниманье:
С двух сторон враги, с двух сторон враги!
Четырнадцать атак лавой тугою
Бились об этот малый десант.
Спасибо вам за все, товарищ Григорьев —
Командир десанта, старший лейтенант.
Вот берег и река, грохотом полны,
И мост под танками тихо дрожит…
Товарищ генерал, приказ ваш исполнен,
Да некому об этом вам доложить.
31 января 1973
Так вот мое начало,
Вот сверкающий бетон
И выгнутый на взлете самолет…
Судьба меня качала,
Но и сам я не святой,
Я сам толкал ее на поворот.
Простеганные ветрами
И сбоку, и в упор,
Приятели из памяти встают:
Разбойными корветами,
Вернувшимися в порт,
Покуривают трубочки: «Салют!»
Моя ж дорога синяя
Летит за острова,
Где ждут меня на выгнутой горе
Подернутая инеем
Пожухлая трава
И пепел разговоров на заре.
Так вот обломок шпаги,
Переломленной о сталь,
Вот первое дыхание строки.
Вот чистый лист бумаги,
Вот непройденная даль,
И море вытекает из реки.
Отбросив все случайное,
Забудем суету,
С наивной верой понесем мы вновь
Веселое отчаянье,
Скупую доброту,
Надежду на последнюю любовь.
И с мыслями, которые
Едва наметят путь,
Тропа должна несмелая пройти.
Диспетчеры истории —
Пройдем мы, ту тропу
В широкую дорогу превратив.
Так вот мое начало,
Вот сверкающий бетон
И выгнутый на взлете самолет…
Судьба меня качала,
Но и сам я не святой,
Я сам толкал ее на поворот.
1964–1973
Всей семьей, конечно, не иначе,
Посреди недели занятой
Мы смотрели вместе передачу
Под таким названьем: «Артлото».
Все в ней дружно пели и плясали,
Словно час нагрянул торжества.
Были очень крупные детали,
Были очень легкие слова.
Мы смотрели телевизор,
А за окнами шел снег.
А когда погасла наша рама,
Мы рванулись к стеклам: Боже мой! —
Начиналась осенью программа,
А закончилась уже зимой.
Все, конечно, хором загалдели:
Снег лежал, как пуховой платок.
Видно, мы чего-то проглядели,
Проглядев программу «Артлото».
На фонарь шел снег и на дорогу,
Был предельно чист он и суров,
Будто шло послание от Бога,
Передача с неземных миров.
Там велись великие беседы,
Подводя неведомый итог,
Там никто, пожалуй, и не ведал
О каком-то нашем «Артлото».
Был бы здесь какой-нибудь провидец,
Он сказал бы: «Бросьте ерунду —
Первый снег нам предстоит увидеть
Календарно в будущем году».
Только будет ли нам та удача?
Будет год ли, будет ли ясней?
Повторят ли снова передачу
Под таким названьем: «Первый снег»?
Мы смотрели телевизор,
А за окнами шел снег…
Февраль 1973
Отчего поет человек? —
Потому что он очень мудрый.
Льды приходят в бухту Певек,
Горы пудрятся нежной пудрой.
Человек идет по горам,
И несладко ему, хоть тресни.
За него мы — по двести грамм —
По стакану особой песни.
Он берет винтовку и плуг —
Охранять и пахать планету.
Человек человеку — друг,
Если все понимают это.
Ветер вьюгу поет с листа,
Заливает закаты кровью.
Ох, красивая широта,
Романтическое зимовье.
Отчего же ему не петь,
Если горе непоправимо,
Если вновь на лунном серпе
Возникает лицо любимой?
Он сидит себе у костра,
Он еще тыщу раз воскреснет!
За него мы — по двести грамм —
По стакану особой песни!
Читать дальше