Владимир Высоцкий - Собрание сочинений в одном томе

Мне тридцать три — висят на шее.
Пластинка Дэвиса снята.
Хочу в тебе, в бою, в траншее —
Погибнуть в возрасте Христа.

А ты — одна ты виновата
В рожденье собственных детей!
Люблю тебя любовью брата,
А может быть — еще сильней!

Отпишите мне в Сибирь, я в Сибири!
Лоб стеною прошиби в этом мире!
Отпишите мне письмо до зарплаты,
Чтоб прочесть его я смог до питья-то.

У меня теперь режим номер первый —
Хоть убей, хоть завяжи! — очень скверный.
У меня теперь дела ох в упадке,
То ли пепел, то ль зола, всё в порядке.

Не ходите вы ко мне, это мало,
Мне достаточно вполне персонала.

Напишите мне письмо поправдивей,
Чтоб я снова стал с умом, нерадивый.

Мне дают с утра яйцо, даже всмятку,
Не поят меня винцом за десятку,
Есть дают одно дерьмо — для диеты…
Напишите ж мне письмо не про это.

Ядовит и зол, ну словно кобра, я —
У меня больничнейший режим.
Сделай-ка такое дело доброе —
Нервы мне мои перевяжи.

У меня ужасная компания —
Кресло, телефон и туалет…
Это же такое испытание,
Мука и… другого слова нет.

Загнан я, как кабаны, как гончей лось,
И терплю, и мучаюсь во сне.
У меня похмелие не кончилось —
У меня похмелие вдвойне.

У меня похмелье от сознания,
Будто я так много пропустил…
Это же моральное страдание!
Вынести его не хватит сил.

Так что ты уж сделай дело доброе,
Так что ты уж сделай что-нибудь.
А не то — воткну себе под ребра я
Нож. И всё, и будет кончен путь!

«Я б тоже согласился на полет,
Чтоб приобресть благá по возвращенье! —
Так кто-то говорил. — Да, им везет!..»
Так что ж он скажет о таком везенье?

Корабль «Союз» и станция «Салют»,
И Смерть — в конце, и Реквием — в итоге…
«СССР» — да, так передают
Четыре буквы — смысл их дороги.

И если Он живет на небеси,
И кто-то вдруг поднял у входа полог
Его шатра. Быть может, он взбесил Всевышнего.
Кто б ни был — космонавт или астролог…

Для скорби в этом мире нет границ,
Ах, если б им не быть для ликованья!
И безгранична скорбь всех стран и лиц,
И это — дань всемирного признанья…

Жизнь оборвет мою водитель-ротозей.
Мой труп из морга не востребует никто.
Возьмут мой череп в краеведческий музей,
Скелет пойдет на домино или в лото.

Ну всё, решил — попью чайку да и помру:
Невмоготу свою никчемность превозмочь.
Нет, лучше пусть все это будет поутру,
А то — лежи, пока не хватятся, всю ночь.

В музее будут объегоривать народ,
Хотя народу это, в общем, все равно.
Мне глаз указкою проткнет экскурсовод
И скажет: «Вот недостающее звено».

Иль в виде фишек принесут меня на сквер,
Перетряхнут, перевернут наоборот,
И, сделав «рыбу», может быть, пенсионер
Меня впервые добрым словом помянет.

Я шел по жизни, как обычный пешеход,
Я, чтоб успеть, всегда вставал в такую рань…
Кто говорит, что уважал меня, — тот врет.
Одна… себя не уважающая пьянь.

В голове моей тучи безумных идей —
Нет на свете преград для талантов!
Я под брюхом привыкших теснить лошадей
Миновал верховых лейтенантов.

…Разъярялась толпа, напрягалась толпа,
Нарывалась толпа на заслоны —
И тогда становилась толпа на попа,
Извергая проклятья и стоны.

Дома я раздражителен, резок и груб, —
Домочадцы б мои поразились,
Увидав, как я плакал, взобравшись на круп, —
Контролеры — и те прослезились.

Столько было в тот миг в моем взгляде на мир
Безотчетной отчаянной прыти,
Что, гарцуя на сером коне, командир
Удивленно сказал: «Пропустите!»

Он, растрогавшись, поднял коня на дыбы —
Аж нога ускользнула из стремя.
Я пожал ему ногу, как руку судьбы, —
Ах, живем мы в прекрасное время!

Серый конь мне прощально хвостом помахал,
Я пошел — предо мной расступились;
Ну а мой командир — на концерт поскакал
Музыканта с фамилией Гилельс.