Андрей Дементьев - Долгая жизнь любви

Впрочем, может, было всё не так.
Просто, как никто, – ее Он понял…
А молва о ней – как стершийся пятак,
Побывавший в тысячах ладоней.

Веря в милосердие свое,
Он сказал:
«Тот, кто в грехах невинен, —
Тот пусть камнем поразит ее…»

И никто не тронул Магдалину.

Ну, а мне все верится опять
В светлую и горькую Любовь их.
И когда Христос шел умирать,
Он вознес те чувства на Голгофу.
Сквозь венец терновый на челе
Видел Он – брела она босая
По родной по горестной земле,
Именем Его любовь спасая.

Впрочем, может, было всё не так…
Но значенья это не имеет.
Если всё могло быть только так,
Как случилось в той легенде с нею…

Вдали туман…
И в нем – Иерусалим.
И облака цепляются за горы.
Вот так, наверно, выглядел Олимп.
Но мне дороже всех Олимпов
Этот город,
Где так давно душа моя живет,
Когда я сам в Москве или в поездках…
Бежит дорога в тот счастливый год,
Когда взошел я на Святое место.

Прошу у Неба подсказать слова,
Чтоб их опять с моей любовью сверить.
За окнами раскрашена листва,
Как будто бы писал ее Малевич.

Спускаюсь вниз я – в суету и шум.
Где веером обмахиваясь,
Пальмы
Молчат в плену своих зеленых дум.
И я молчу в тиши исповедальной.

Изба смотрела на закат,
Дыша озерной сыростью.
Здесь жил великий мой собрат,
Волшебник Божьей милостью.

Он околдовывал зарю,
Купавшуюся в озере.
Он ей шептал:
– Я повторю
Твое виденье в образе…

Но, чьим-то именем томим,
Не помнил об обещанном,
Заря, обманутая им,
Бледнела, словно женщина.

И погружался мир во тьму.
И сквозь его видения
Являлась женщина ему.
А может, только тень ее.

Не говорила, не звала,
Лишь грустно улыбалась.
Наверно, Музою была
И потому являлась.

Мы прилетели встретиться с весной,
Устав от обжигающих метелей.
Здесь небо, поразив голубизной,
Уходит в ночь на звездные постели.

Мы прилетели встретиться с весной.
С весельем птиц над юными цветами.
И с музыкой ветров, и с тишиной,
Когда в закате краски тихо тают.

Зима осталась где-то далеко.
И лишь луна глядит на нас просяще…
А на душу приветливо легло
Предчувствие вернувшегося счастья.

Но, вырвавшись из тихой синевы,
Мы скоро возвратимся и осилим
Последние неистовства зимы,
Чтоб вновь в себе почувствовать Россию.

Я хотел писать лишь о любви и верности…
Но пришлось забыть мне замыслы свои.
Столько накопилось в мире мерзости,
Что не мог писать я больше о любви.

Переполнив душу горем и отчаяньем,
Я мечтал всю жизнь начать с нуля.
Чтобы зло от наших зорь отчалило,
Чтоб от скверн очистилась Земля.

И опять я думаю о Боге,
О забытой Господом Земле…

Пожилой «афганец», потерявший ноги,
На коляске едет по стране.

Мимо лихо мчатся лимузины.
Мимо взгляды на ходу скользят…

Как скользили мимо весны, годы, зимы,
Так промчится жизнь —
Как равнодушный взгляд.

Породнился с небом я навеки…
Вновь внизу притихшая земля.
Ночь неслышно поднимает веки,
Ярким светом озарив меня.

Не могу привыкнуть к этим краскам,
К волшебству палитры неземной.
Синий цвет перемешался с красным,
Словно осень встретилась с весной.

Мы влетаем в сполохи рассвета.
И плывут из рая облака…
Ангел мой неподалеку где-то —
Чувствует его моя строка.

В небесах я счастлив и спокоен,
Потому что Ангелом храним.
Шелест крыл его нарушил «Боинг».
И, наверно, по дороге им.

В небе и легко, и одиноко.
Будто вижу я волшебный сон.
Синий свет течет из круглых окон.
Синий шум несется из окон.
Мы еще не скоро приземлимся.
Впрочем, время я не тороплю.
Мы летим без спешки и без риска.
И боязнь твоя равна нулю.

И нежданно я тебе признаюсь
В том, что в небе я бы жить хотел.
«Боинг» наш – как тот счастливый аист,
Что вчера над домом пролетел.