Памяти поэта-подводника Игоря Озимова
Спит в тумане канал Грибоедова,
Над водой проплывают дома…
Из простывшего города бледного
Наконец-то уходит зима.
Я иду по знакомому адресу,
Над волнами – мосты-корабли,
Шелест тонкого белого паруса
Слышу я в океанской дали.
Вижу Вас молодым, в белом кителе,
Ваш лучистый улыбчивый взгляд…
Окна старого дома и жители
На канал, как на море, глядят.
Вы ушли… Буду верить, что в плаванье,
На неведомый остров ушли.
Ваше судно стоит в тихой гавани
В неизученной точке земли.
Я мою окно после вьюги и стужи,
Январских снегов и февральских метелей.
Они отошли, отлегли, отшумели,
И снова весна в тихом воздухе кружит.
А город заполнен движеньем и шумом:
Трамваи по рельсам, часы с колокольней…
Как больно бывает мыть окна, как больно,
Когда о тебе все тревоги и думы.
Ты вышел во двор, я тебя увидала
Сквозь стёкол прозрачность, натёртых до скрипа.
А тряпка полощется в миске со всхлипом,
А мне чистоты безупречной всё мало.
Я мою окно после долгих морозов,
Как будто с окна смыть твой образ пытаюсь.
А он только чище, чем больше стараюсь.
Текут по стеклу ручейки, словно слёзы.
Не вернулись с фронта два её сынка.
Страшное известие пришло издалека.
Где-то там за Бугом в облаке смертей
Потерялись судьбы двух её детей.
Все в селе гадалки ей твердят одно,
Что ребята живы, постучат в окно.
Ветры да метели мчались по селу.
Жадно припадала Аннушка к стеклу.
Только перед утром сон её ломал,
А во сне навстречу младшенький бежал.
Старший чуть смущённо улыбался ей:
«Познакомься, мама, с жёнушкой моей».
Как бы ей хотелось, чтобы этот сон
Длился бесконечно, не кончался он.
Годы пролетали – счастье не сбылось.
Знать, гадалки врали, чтоб светлей жилось.
Не гасите свечу, пусть горит до конца.
Ведь расплавленный воск – как застывшие слёзы,
Что скатились с небес по веленью Творца
И упали на листья озябшей берёзы.
Посмотрите на пламя зажжённой свечи —
Как на жизнь нашу пламени пляска похожа:
То неистово скачет, как всадник в ночи,
То падёт и забьётся болезненной дрожью.
Задержите дыханье чуть-чуть у огня ,
Не спугните пылающий трепет мгновенья.
Пусть сопутствует вам до последнего дня
Негасимый и вечный огонь вдохновенья!
Я на исповедь в чащу лесную хожу,
Как язычница, как святоборова жрица.
Согрешу и покаюсь, и вновь согрешу,
Чтобы скудным пайком у берёз причаститься.
У лесин белоствольных свой грех отмолю.
Солоны и горьки покаянные слёзы!
И в ответ на святую молитву мою
Благодатная замироточит берёза…
Мне отрадно глядеть в эти дивные дали,
Упиваясь мучительно светлой тоской
О незримом, надмирном, святом Валааме,
В облака вознесённом над скверной мирской!
Стать бы птицею вольной да взмыть в поднебесье
Над суровою, вздыбленной ветром волной.
Отчего ты бескрыло, смущённое сердце,
Отчего не обрящешь ты край неземной?
Оттого ль, что взыскующий Божьего храма
Не от мира сего и за правду гоним?
В небеса вознеслись купола Валаама,
Словно явленный горний Иерусалим.
Там, где лес просыпается...
Там, где лес просыпается, зыбкий, безлиственный,
Начинают сезонный покос:
Методично, привычно, как в поисках истины,
Режут белую кожу берёз.
Не насквозь, не навылет – наствольными срезами
Извлекают живительный сок
Из глубин бересты, письменами истерзанной —
Вдосталь пьют, запасают и впрок.
У России нет вечных обласканных символов —
Всё лихие у ней времена:
Иссекая крест-накрест развенчанных идолов,
На крови строит храмы она.
Обрекут, нарекут рощи новыми храмами,
Разбредясь по домам, чернецы.
Белоствольные души возносят над шрамами
Изумрудного света венцы.
Свет мой синий
Свет мой дальний,
Безымянная звезда...
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу