«В этом направлении – смятенье всех дат…»
В этом направлении – смятенье всех дат
и ландшафт совсем не такой,
в этом направлении стихи не идут,
как ты их туда ни толкай.
Как ни уговаривай и как ни моли,
ослик не желает назад,
как ты кукурузою его ни мани,
не идет – и всё, супостат.
Ах ты, старый ослик, упрямец ты мой,
как же мы вернёмся домой?
Ах ты, старый ослик с кукурузой во лбу,
Как же мы обманем судьбу?
Вот и рифма точная уже тут как тут,
и размер подстроился… ан —
в этом направлении стихи не идут:
там туман и снова туман.
Там нам было сколько… да шестнадцать, боюсь, —
лет, и снов, и песен, и луж,
там у нас был, кажется, Советский Союз
и другая всякая чушь,
и стихи идут хоть на панель, хоть на суд,
хоть на гибель, хоть напролом,
но туда – туда они никак не идут…
а казалось бы, за углом!
«При покупке конфет золотой петушок…»
При покупке конфет золотой петушок —
для себя одного, в количестве десяти штук,
может возникнуть милый разговор
на тему «какая хорошая была сказка».
Но давно прошёл ностальгический шок,
все мечты давно отбились от рук,
и страны в стране не видно в упор —
и на улицах скользко.
А сказка и правда была красивой и дорогой,
но теперь в эту сказку, пожалуйста, ни ногой,
потому что её дописывал совершенно другой,
не аутентичный автор.
Он не ел конфет золотой петушок,
он убил семерых и поклал в мешок,
но был у него и другой грешок:
он был автор крайне смелых метафор.
А сказка и правда была красивой и золотой,
но ей, кажется, не хватило одной запятой —
и теперь она сделалась просто такой мечтой —
забытой и ни на что не пригодной.
Но летает над нами золотой петушок —
и не отлетает ни на миг, ни на шаг:
он сильно подорожал, он подрос на вершок,
он боится сказки под названием сегодня.
«Вдруг привидится в полудрёме…»
Вдруг привидится в полудрёме
многократная, значит, рать
и как племя вскочило на время
и отправилось умирать,
как в пути потеряло имя,
ибо имени грош цена,
и неслись в безымянном дыме
опустевшие стремена.
А потом уже всё тонуло
в запоздалой такой слезе,
полоумной слезе финала,
означавшей: конец грозе.
И над всем, что случалось с нами,
перекличка была слышна,
и Мичурин в белой панаме
нам раздаривал семена.
Такой, значит, сон (обернувшийся явью,
но дело не в этом) – такой, значит, сон:
мы принадлежим к одному поголовью,
и наш приговор уже произнесён,
с небес раздаётся: «Огонь, батарея!» —
и падает первый редут,
и громы гремят, но я еду быстрее,
быстрее, чем тучи идут.
Я знаю, что тут ничего не родится:
земля тут сто лет уже как не щедра,
я знаю, я знаю: мы вольные птицы,
я знаю, я знаю: пора, брат, пора,
поскольку иначе повесят на рее,
как только найдут… не найдут:
простыли следы – и я еду быстрее,
быстрее, чем тучи идут.
Прошедшее время в пространстве измятом
манит, соблазняя землёй обжитой,
и зол машинист, и ругается матом,
и в топку бросает мечту за мечтой,
и плачут в сторонке мои эмпиреи,
с одежд отмывая мазут, —
не плачьте, не плачьте, я еду быстрее,
быстрее, чем тучи идут.
Ах, кто из нас бранник, кто Божий избранник,
не будем… не будем судить впопыхах —
кто в битве кровавой погибнет, из ранних,
а кто-то, из поздних, в кровавых стихах:
мы все тут изгои, мы все тут евреи,
и нам никогда ничего не дадут!
Мы только и можем, что ехать быстрее,
быстрее, чем тучи идут.
«Спи-усни, ничего не найдёшь, ибо не было, не было…»
Спи-усни, ничего не найдёшь, ибо не было, не было,
ибо не было, не состояло, и ни из чего
состоять не могло (небо хмурилось: что ж, небу – небово),
спи-усни, не найдёшь ничего, ибо всё кочево
и никак не видны на поверхности патины, патинки,
сквозь мобильный глазок иноземный родные черты:
эти впадинки, льдинки, ордынки, полянки и сретенки —
как они все хрустальны, серебряны и золоты,
эти льдинки да эти сединки, сурдинки да баиньки…
спи-усни, моя память, такой уже нету страны,
спи-усни, моя память, давно разбежались разбойники,
палачи все расплакались, все изолгались лгуны,
спи-усни, все дворцы превратились в убогие хижины
и стыдятся садиться в присутствии новых дворцов,
спи-усни, все дороги туда и обратно исхожены,
но дорога на то и дорога, в конце-то концов:
быть ей хоженой-хоженой, езженой-езженой, брошенной —
может, мхи и лишайники там… или, скажем, хвощи,
может, стала рекою, строкою, а может, проплешиной,
спи-усни, ничего не найдёшь, ничего не ищи.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу