Юлия Мамочева - Душой наизнанку

Ты только храни меня — солнцем, и сном,
                   и помыслом.
Ты только меня невозвратно не отпускай.

Ночь забывается смертным сном;
Здравствуй, последний суд.
Небо теперь неспокойно лицом;
Нынче за мной придут.

Кажется, гулок рассветный час;
Бьёт, как плетьми, сквозняк.
Солнце, молись всей бездонностью глаз:
Скоро меня казнят.

Утро зардеется медью на треть,
Станет манжеты мять.
Коли остаток начнет пламенеть —
Значит, решили распять.

Если дожди зарыдают, не ждя,
Чтоб прозвучал приговор, —
Знай, безотрадная радость моя:
Путь для меня — на костёр.

Если же звёзды прольются в вой,
Ночь закричит во сне —
Грешнице станет страшнее всего:
В теле навечном душой неживой
Мыкаться — доля мне.

Но не прорвался геенный гам;
Выси не голосят…
Солнце, иди по своим делам:
Нынче меня простят.

Русский мой, необъезженный край…
Голубая, зелёная мать!
Напои меня, силы дай
Рисовать тебя, воспевать.

Напои меня, намоли,
Околдуй ворожбою ржи…
Говорить, говорить вели!
Литься речью-рекой прикажи!

Поплыву по вольной груди,
По ладоням полей разольюсь…
Ты мне солнцем в глаза гляди,
Старославная чудо-Русь!

Исповедай мои грехи,
Причасти водой ключевой.
Чернотой — не узреть ни зги;
Окунусь — да созрею, живой.

До поры мне уход отсрочь;
Дай испить — хоть твоих — седин.
Я молю, точно слабая дочь —
Что сильнейший да верный сын.

Дай с друзьями чуток погулять!
Дай, родная, пожить — на века.
Хоть коротенько — только, мать,
Чтобы громко, наверняка.

Чтобы сочно, что колос пшена,
Чтобы крепко стоять в строю!
Отгуляю свое сполна.
Воспою тебя, воспою!

Я дома. Я снова —
На родине Цоя,
В объятиях зноя
С утра до утра.

И небо вдыхаю —
Без краю,
Густое,
Что — с запахом крова,
Что — с кровью Петра.

О, кровью румянится
Сумрак спесивый,
Моею Россией,
Зарёю моей.

Я пьяница, пьяница:
Алою силой
Питаюсь —
И каюсь
В июлевый хмель.

Налейте мне совести
Вместо печали;
Чтоб сны не стращали
Усталую дочь!..

Приехала в гости,
Стою на причале.
Финалом для повести —
Белая ночь.

Я в глазах твоих не вижу радуги:
Ливень буен, зелень глаз — седа.
Сбросим путы!.. Уплывём по Ладоге,
В мирные годины-города!..

Унесёмся — насовсем да пропадом —
На плечах волшебного плаща!
И затихнет голод гневным ропотом,
За спиной зубами скрежеща…

Погляди — война всё злей да яростней:
Жадно жрёт живительную прыть!..
На Неве-то не видать ни паруса,
Скоро будет вовсе не уплыть…

Разлеглась по берегам блокадушка —
Там, где волны бьют гранит гурьбой…
Поспешим!.. Не то зароет рядышком
В Ленинград — навеки нас с тобой.

Но молчишь ты, безысходно-смелая,
Словно боль бессловием кадит;
На лице — зима окаменелая,
А в глазницах стынет малахит…

Ты молчала, а потом ответила,
Как, наверно, редко говорят:
«Дочка, на судьбе моей — отметина;
Это — гордый город Ленинград!..»

Так сказала, точно отпечатала
По граниту, что отродно бур:
«Знаешь, чем стереть её нечаянно,
Легче спать мне, меченой, в гробу!»

Не умчишься птицей перелётною,
Родину не кинешь в горький час…
Мама, мама! Тяжкою работою
Наше время повязало нас!

Только время — ведь оно текучее,
И течёт-то к добрым месяцам…
Расцветают ивоньки плакучие —
Сединой по скошенным бойцам.

Ленинград! Зарёй-румянцем ожили
Скулы впалых площадей твоих;
Серолицы, выплыли на них
Люди, люди — на тебя похожие…

И кольцо чугунным пало ободом —
Что скала с родимого плеча.
И зима угасла, буйным ропотом
Реквием себе же отстучав.
Ленинград губами невредимыми
Оду льёт — о мирных небесах…

Нынче небо плачет над сединами
В маминых кудрявых волосах.

Партер. Мой Питер предо мною
По сцене бродит втихаря;
Привитый ломаной иглою,
Увитый голограммной мглою —
Артист с глазами дикаря.