Лариса Рубальская - По дороге любви

В разгаре были семидесятые годы прошлого века, кто в то время жил, хорошо помнит, что поездка в Париж считалась ошеломляющим фактом биографии. Немногим доставалось такое счастье. И даже посидеть рядом с этими счастливчиками тоже было большой удачей. И вот эта удача появилась на горизонте такой простой Алькиной жизни. Она даже пока никому об этом не скажет, чтоб не сглазили.

Весна в тот год не торопилась, но все-таки веточку мимозы раздобыть удалось. Не идти же с пустыми руками в такой дом.

Аля нажала на кнопку звонка и замерла, ожидая. Таня открыла дверь, Алька протянула мимозу и сделала шаг вперед, улыбаясь и не скрывая своей радости.

– Бонжур, Таня́! – с ударением на последнем слоге, как полагается у французов, чтоб подружка поняла, что она ее не подведет и любой разговор – вуаля – в смысле – пожалуйста – поддержать сможет.

Таня стояла перед дверью на пушистом коврике и второй шаг делать было некуда.

– Ой, Алька, хорошо, что пришла, но… понимаешь, извини, у нас в гостях француз, и, посторонние, в общем…

Алька все поняла, повернулась и быстро захлопнула дверь лифта.

– Спасибо за цветы, – услышала, уже вылетая из парадного.

– Се ля ви, пардон, мерси, мадмуазель, – ерунда какая-то в голове. Расстроилась, дурочка, из-за чего? В дом не пустили? Нехорошо, конечно, но причина-то уважительная. Ничего, вон в библиотеке сколько книг французских писателей на полках стоит! – завтра возьму, буду читать, и сама как будто во Франции побываю. У них там сыров очень много разных, а я, кстати, сыр вообще не люблю. Я же не ворона какая-то из басни Крылова!

В редакции праздники любили, складывались понемножку – вино, салатики, колбаски купить – и в кабинете главного редактора все вместе выпивают, умные разговоры ведут. И равенство полное – известный писатель или модный поэт, а рядом буфетчица редакционная, корректоры – никакого различия. И сам Главный всех по именам знает, по рюмочкам разливает и бутерброды передает.

В День Советской армии, как всегда, скинулись, собрались. Хорошо так на душе. Главный войну застал, потом в пограничных войсках служил, даже роман об этом написал. Правда, ни его имя и фамилия, ни название романа особенной известностью не отличались, но в редакции Главного все любили, уважали и роман его пограничный читали. Евгений Павлович встал, поздравил всех с праздником, поднял свою стопочку – за армию!

Алька и Таня сидели почти напротив, и Главный подвинул к ним тарелку с бутербродами:

– Закусывайте, Александра!

Надо же! По имени знает! А Таньку не назвал.

– Спасибо, – Аля подняла глаза, – Евгений Павлович!

Господи, вот что это было? Так, как будто за оголенный провод схватилась. Сильнейшее напряжение и шевельнуться невозможно.

Таня все время в общем разговоре участвовала и постоянно старалась перевести его на парижскую тему. Но не очень-то успешно это у нее получалось – как раз в журнале печатался новый роман с продолжением, и все говорили только о нем.

Алька – дура-дурой – молчала, не пила, не ела, глазами с Главным встретиться боялась. А секретарша Валентина не боялась – так и лезла к нему со своими заботами – пейте, ешьте, про границу расскажите…

Сколько, интересно, Главному лет? Он на вид высокий, стройный, симпатичный. Можно подумать, лет сорок. А как же он, тогда, войну застал? Значит, ему уже лет под пятьдесят. Кольцо на левой руке носит – разведенный, что ли? А может, на войне его в правую руку ранило, и пальцы не гнутся? А жена у него, наверно, тоже старуха, как и он. Может, даже внуки у них есть, Алька размышляла про себя, не поднимая глаз и все еще чувствуя как будто ожог, после того как старик этот бутерброды подвинул и ее по имени назвал.

Алькин папа тоже войну застал, в летном отряде в Литве где-то самолеты к вылетам готовил. А когда война кончилась, узнал он, что всех его родных немцы убили и в общую могилу зарыли. А на месте дома, где он рос, только пепел остался. Выходит, что песня про то, как враги сожгли родную хату, как раз про папкину судьбу.

Папка приехал в Москву, встретил симпатичную Алькину маму, женился, и вскоре родилась Алька, а потом братишка любимый. Алька, хоть и крошечная была, сама имя ему придумала. Как только малыша из роддома принесли, она к свертку подлетела, четырехлетняя дурочка, и стала ему половину шоколадной конфетки засовывать – ешь, Валерочка. Мама тогда чуть в обморок не упала, хорошо, что увидела, а то сынок мог подавиться. Алька удивилась, что братику конфетку нельзя, ведь бабушка приучала ее всегда, что одно из самых лучших слов на свете – слово «пополам». И делиться ей всегда с будущим братиком или сестричкой велела. А теперь мама ругает ее. Зато все обрадовались, какое красивое имя Алька придумала – Валерий.