Не знаю, у кого спросить,
Не знаю, как себе ответить:
Доколе будет голосить
Земля моя по нашим детям?!
1986
Жалею зверей в зоопарке,
И в цирке мне жалко зверей.
Как люди на зрелища падки!
Когда же мы станем добрей?
И лев уже ходит под кличкой,
Барьер на манеже берет.
И царскую гордость публично
Меняет на бутерброд.
А некто, войдя к нам в доверье,
Устроил аттракцион:
И в пасть онемевшему зверю
Сует свою лысину он.
Лев нежно обходится с нею.
И, занятый скучной игрой,
Он кажется много умнее,
Чем этот манежный герой.
Жалею зверей в зоопарке.
У неба украденных птиц.
Вон той молодой леопардке
Всё хочется клетку открыть.
Не терпится выйти на волю,
Вернуться в былую судьбу.
Но приступы гнева и боли
Весьма забавляют толпу.
Ей дети бросают конфетки.
Наверно, жалеют ее.
За что красота эта в клетке?!
И в чем провинилось зверье?
Я взглядом встречаюсь с гориллой.
В глазах у гориллы упрек:
«Я предков тебе подарила,
А ты нас в неволю упек».
И вдруг осенил меня предок
Печальной догадкой своей:
«Ведь им безопасней из клеток
Соседствовать с миром людей».
1982
«За все несправедливости чужие…»
За все несправедливости чужие
Несу вину сквозь память и года.
За то, что на одной планете живы
Любовь и боль,
Надежда и беда.
Я виноват, что не промолвил слова,
Которое могло всё изменить:
Вернуть любовь —
Кто в ней разочарован,
Вернуть надежду —
Если нечем жить.
Будь проклято несовершенство мира —
Наш эгоизм и слабый мой язык.
Прошу прощенья у больных и сирых
За то,
Что я
К вине своей привык.
1982
Из-за синего дыма
Смутно видится зал.
Я с веселостью мима
Жестом что-то сказал.
Начинается диспут.
Двести немцев и я.
В их записки я втиснут,
Будто в груду белья.
В этом ворохе белом
Мне нетрудно пропасть.
Но охота быть смелым
И поёрничать всласть.
Но вдруг рядом с собою
Я увидел глаза.
Как на службе в соборе
Заглянул в образа.
Эх ты, карее чудо,
Европейская спесь.
Почему и откуда
Оказалась ты здесь?
Полушепотом русским
Ты успела сказать:
Где-то там под Иркутском
Трое братьев и мать.
А хотелось полегче
Жить в богатой стране.
И подставила плечи
Ты чужой пятерне.
Вышла замуж за немца
Девятнадцати лет.
А куда было деться
От нужды и от бед!
Сколько дней миновало,
Сколько вырвалось слов…
Долго боль остывала
От разлук и оков.
Твой супружник здоровый
Глаз не сводит с тебя.
Ни единого слова,
Не сердясь, не любя.
Мы встречались глазами,
Позабыв про него.
И так много сказали,
Не сказав ничего!
Все вопросы осилив,
На прощанье стоим.
Ах, Россия, Россия!
Сколько лет, сколько зим…
Возле сердца Россия —
Дотянуться нельзя.
Не о том ли просили
Не чужие глаза?
Руки тонкие виснут,
Карий взгляд обречен.
Правда, был еще диспут,
Да не помню, о чем.
1987
Лермонтов и Варенька Лопухина
I
Они прощались навсегда,
Хотя о том пока не знали.
Погасла в небе их звезда,
И тихо свечи догорали.
«Я обещаю помнить Вас…
Дай Бог дожить до новой встречи…»
И каждый день, и каждый час
Звучать в нем будут эти речи.
Она его не дождалась,
С другим печально обвенчалась.
Он думал: «Жизнь не удалась…»
А жизнь лишь только начиналась.
II
Он ставит в церкви две свечи.
Одна – за здравие любимой,
Чтоб луч ее мерцал в ночи,
Как свет души его гонимой.
Свечу вторую он зажег
За упокой любви опальной.
И, может, пламя горьких строк
Зажглось от той свечи печальной?
Две горьких жизни…
Два конца…
И смерть их чувства уравняла,
Когда у женского лица
Свеча поэта догорала.
1980
Трудно родится хлеб.
Трудно хлеб достается.
Тот, кто душою слеп,
Может быть, усмехнется.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу