Шота Руставели - Витязь в барсовой шкуре

Никого, кто был без дара. Хром ли, нищ ли, всем есть чара.
Шелк и жемчуг. Блесков жара, кто ни хочет, всяк бери.
Солнце трижды в небе плыло. Дружкой был для Автандила
Царь Индийский. В смехе сила, от зари и до зари.

Чуть оставивши постелю, снова к играм, снова к хмелю.
Царь Арабский Тариэлю молвит: «Солнечна Нэстан.
Царь царей ты солнцелицый. Царь царей и царь царицы.
Мы пред вами — прах темницы. Лишь от вас нам пламень дан.

На одной черте с царями, не должны сидеть мы с вами.
Вот ваш трон, а здесь мы сами». Он престолы разместил.
Тариэль на месте главном. Ниже, за самодержавным,
Автандил с сияньем равным, Тинатин, огонь светил.

Царь Арабский сам хозяин. Хлебосолен, краснобаен.
Всем прием здесь чрезвычаен. Для него никто не мал.
Никого не спросит: «Кто ты?» Хвалят все его щедроты.
С Автандилом, без заботы, сел Фридон и с ним блистал.

Дочь индийскую с супругом царь дарит. Над вешним лугом.
Солнце встанет пышным кругом, изумрудный озарен.
Вне числа и описанья все роскошные даянья,
Скиптры, полные сиянья, блеск пурпуровых корон.

В ряд с уделом вознесенных те дары: камней зажженных,
Римской курою снесенных, дал он тысячу для них.
И в дарах не безоружен, дал он тысячу жемчужин,
Лик с яйцом от горлиц дружен тех жемчужин отливных.

Также тысячу отборных, неподдельных, непритворных,
И как ветр степей проворных, тех арабских скакунов.
А Фридону — с жемчугами девять блюд, полны с краями,
С десятью еще конями, седла — блеск, превыше слов.

Царь Индийский, в знак почтенья, воздает благодаренья,
Истов, нет в нем опьяненья, хоть испил вина царя.
Длить ли мне повествованье? Целый месяц ликованье.
Самоцветы льют сиянья, жив рубин, огнем горя.

Грусть и радость порубежны. Тариэль, как роза, нежный,
Дождь свевая белоснежный, Автандила с вестью шлет
К Ростэвану: «Быть с тобою было радостью большою.
Но страной моей родною враг владеет, грозен гнет.

Те, чей ум — осведомленье, кто знаток в игре боренья,
Принесут уничтоженье тем, кто в знаньи скудно плох.
Пресеку я путь прорехам, и вернусь к твоим утехам.
Овладеть бы лишь успехом. Да поможет в этом бог».

Ростэван сказал: «Владыка, для чего смущенье лика?
С звуком радостного клика, войско все пойдет толпой.
Автандил пойдет с тобою. И промчитесь вы грозою
Тех разя, кто мыслью злою был изменник пред тобой».

Автандилу отвечая, Тариэль сказал: «От рая
Кто ж уходит? Сохраняя те хрустальные плоды,
Ты ли, солнце, что с луною лишь недавнею порою
Слито, — в путь пойдешь со мною, убегая от звезды?»

Автандил сказал: «Лукавишь, говоря — меня оставишь.
Сам уйдя, меня ославишь: «Он остался там с женой.
Он таков. Судьба супруга». Чтобы кто оставил друга,
Будь он с Севера иль с Юга, — стыд сказать, какой дрянной».

Тариэль блеснул улыбкой. Точно роза влагой зыбкой
Иль серебряною рыбкой заигравшая волна. Молвил:
«Мне с тобой разлука, о тебе томленье, мука.
Так со мной же. В том порука, что судьба у нас одна».

Автандил созвал дружины. Встали все как строй единый.
Экий выводок орлиный. Тут сто тысяч есть бойцов.
С хваразмийскими бронями, и арабскими конями,
Позвенели стременами, и к войне тот строй готов.

Две сестры в любви, бледнея, расставаясь, пламенея,
К груди грудь, и к шее шея, плачут, сердце их клялось.
И у тех, кто видит это, — что в разлуке май и лето, —
Нет в глазах скорбящих света, в зреньи все в душе сожглось.

Если с Утренней Звездою Месяц вровень над чертою
Гор, раскинутых грядою, вместе путь ухода им. Если ж
Месяц зачарован, не уходит, как бы скован,
И Деннице заколдован путь возврата к золотым.

Тот, кто создал их такими, кто велел пребыть им — ими,
Повеленьями крутыми может их разъединить.
Вот совсем они склонились. Роза с розой нежной слились.
Те, что были там, дивились. Нити две, едина нить.

Нэстан-Дарэджан сказала: «Если б я тебя не знала,
Я бы рано не вставала, расставаясь здесь с зарей.
Напишу. Пиши мне строки. Будем мы теперь далеки.
Я тобой — в горючем токе. Ты, вдали, зажжешься — мной».

Тинатин сказала: «Взгляда солнцесветлая услада.
Правда ль нам расстаться надо? Как оставлю жизнь мою?
Не о днях молю я бога. Лучше смерть пусть глянет строго.
Дней тебе пусть даст он много. Столько, сколько слез пролью».