Любовь Столица - Голос Незримого. Том 1

«Так это же искусство, а не жизнь!» – возразил Роман Евгеньевич.

«Такое искусство никому не нужно», – проворчал Лев Львович.

«Ну, история нас рассудит», – воскликнула, покраснев, Любовь Никитична.

«Истории никакого дела до вас нет!» – совсем дерзко и зло закричал Лев Львович.

Роман Евгеньевич, всегда зорко стоявший на страже интересов жены, вспыхнув, замахнулся на графа. Его едва оттащили. [80]

Замечательно сказал об этом впоследствии Игорь Северянин в стихотворении на смерть поэтессы:

Поэтесса заняла свое, особое место в русской литературе, и это признавали ее современники. «Ее яркий, колористический талант самобытен , она никого не напоминает… – писал о ней современный критик, – у нее своя собственная поэтическая физиономия. То, что дано ею, носит печать ярко выраженной индивидуальности, привнесено в русскую поэзию ею первою и это дает ей навсегда определенное самостоятельное место в истории русской литературы и дает право и возможность судить ее как поэта, абсолютной меркой литературной ценности». [82]Это статья неустановленного автора для сборника или антологии современной женской поэзии, которая так и не вышла в свет. В нее предполагалось включить стихи А. Ахматовой, З. Гиппиус, Т. Ефименко, Е. Кузьминой-Караваевой. М. Лохвицкой, Н. Львовой, С. Парнок, М. Цветаевой. А. Чумаченко. М. Шагинян. Т. Щепкиной-Куперник и др. Статья эта не только является самым обширным и обстоятельным из дореволюционных отзывов о поэтессе, но и подводит черту под продолжительным периодом ее творчества.

Революционные годы, проведенные в постоянной тревоге и неопределенности, в творческом отношении оказались как никогда продуктивными. В сезон 1917–1918 гг. Столица активно сотрудничает с театром-кабаре «Летучая мышь», для которого создает целый ряд сценических миниатюр. Все эти стилизации в античном, русском купеческом, голландском, итальянском, китайском духе, по-видимому, были попыткой создания нового демократического развлекательного театра.

Наряду с этим в марте 1918 г. на литературном вечере, устроенном на ее квартире, Столица читает «пьесу в стихах из египетской жизни». [83]Имеется в виду пьеса «Мириам Египетская», начатая в октябре 1917 г. и оконченная в январе 1918 г. Образ святой Марии Египетской, тема самого великого покаяния была решена поэтессой как противостояние души человека, и прежде всего женской души, убивающему ее греху, царящему в окружающем мире. Столица не смешивает ее образ с образом Марии Магдалины, избавленной Христом от семи бесов и болезней и ставшей его последовательницей и спутницей. Ее Мария – символ женщины грешной и порочной, но способной чувствовать и любить Бога.

Одновременно с этим поэтесса выступает с глубоко трагичным стихотворением «Родине» в номере газеты «Накануне», посвященном итогам Февральской революции. Отныне тема утраченной родины станет основной в ее творчестве. В мае – июне 1918 г. она выступает с чтением своих стихов на открытии кафе «Венок искусств» (б. «Савой»), участвует в живых альманахах, посвященных поэтической импровизации, [84]продолжает работать над лирическими циклами для четвертой книги стихов «Лазоревый остров».

На окончательное решение Столицы о выезде из Москвы, безусловно, повлияли обстоятельства, сообщенные ею в письме к Брюсову:

Многоуважаемый Валерий Яковлевич!

Ввиду того, что Вы, кажется, имеете близкое отношение к Пролеткульту, Просветительной комиссии и вообще пользуетесь большим весом и значением в современных правящих кругах, обращаюсь к Вам с глубокой просьбой.

Дело в том, что Комитетом Бедноты реквизированы у меня в усадьбе моя пишущая машина и письменный стол, чем я поставлена в крайне затруднительное положение, т. к. лишилась возможности работать, а вместе с этим и зарабатывать. Кроме того, та же участь грозит моей библиотеке. Может быть, Вы будете столь добры, что дадите Ваш совет лицу, которое я направила к Вам (сама я заболела и не могу приехать в Москву) – куда надо обратиться и что предпринять в данном случае, а если это возможно – помогите и своим влиянием.