Вальтер Скотт - Мармион. Повесть о битве при Флоддене

Вне стен монастыря?»

И вновь на лоб спадают ей

Две пряди солнечных кудрей,

И плащ с каймою золотой

Играет мягкою волной,

И лишь один предмет святой

Остался у неё —

На тонкой цепке крест висит,

В кресте большой рубин блестит, Да на Евангелье горит

Жемчужное шитьё…

Наверно, страшно стало б нам

В рассвете бледном и пустом

Смотреть, как бродит по стенам

Тот призрак, с книгой и крестом, С прекрасным, горестным лицом…

Фитц-Юстас (от безделья он

Стрелял и чаек, и ворон)

Нередко видел, как она

Шла вдоль зубцов, грустна, бледна, Потом божился юный паж,

Что вот — покинула Моргана

Страницы рыцарских романов,

Что красоты такой туманной,

Волшебной и безмерно странной

Не знает мир обычный наш.

4

Однажды Клара в час прилива

Шла вдоль зубцов неторопливо: Увидя парус над волной,

Тотчас подумала: «Домой

Поплыли сестры, в мирный храм

Пресветлой Хильды. Сколько там

Молитв горячих к небесам

Возносится, и сколько раз

На чистый набожный экстаз

Давало небо отклик свой,

Когда явление Святой

Глазам монахинь представало!

А я — ни разу не видала.

Быть может, недостойна я?

Иль так грешна душа моя?

Иль весь огонь моих тревог

Лишь с тем, кто первый их зажег?

И все-таки всегда могла

За добрые твои дела

Я добротой, мать-аббатисса,

И послушаньем расплатиться.

И вот теперь… Позор и стыд: Тиран судьбу мою вершит!

Нет, Мармион, не так-то просто!

Для произвола есть предел!

Мой предок, Рыжий герцог Глостер, Де Клер отважный! Он умел

Возненавидеть произвол!

Да, это был могучий ствол!

Хоть можешь ты сломать побег, Но не согнешь его вовек!

5

Что это? Панцырь тут лежит,

Шлем, латы, поножи и щит.

Как странно, Боже мой!

Нагрудник, кажется, пробит,

Кровь на пластинах говорит,

Что и доспех не защитит,

Когда удар копья пронзит

Металл неверный твой!

Вот так же Вильтон… О, в тот раз

Ни щит, ни истины алмаз,

Ни панцырь рыцаря не спас

От раны роковой!»

И стало ей еще грустней.

И вдруг — де Вильтон перед ней!

Как призрак, дико смотрит он, И радостен, и удивлен.

Не ждите, леди и джентльмены, Подробностей счастливой сцены: Земной художник не готов

К тому, чтоб радугу писать,

Меняющийся бег цветов

Не в силах кисти передать!

И краскам неба не дано

Перенестись на полотно!

Я выразить не в состояньи

Сменяющихся чувств каскад:

Грусть, удивленье, состраданье, Сомненья, страх и колебанья,

Надежду, счастье, упованье,

И страсть, и боль, и рай, и ад…

Так цвет перекрывает цвет,

Так меж собой оттенки бьются, Пока в единстве не сольются,

Чтобы создать любви портрет.

Был сбивчив рыцаря рассказ,

И прерывался он не раз

Вопросом, вздохами, ответом…

Иль излияньем нежных слов…

Но если пропустить всё это —

То вкратце был рассказ таков.

6

ИСТОРИЯ ДЕ ВИЛЬТОНА

Уж я почти не помню дня,

Когда мой враг сразил меня

На том ристалище… Итак,

Я не запомнил, кто и как

Меня унес… И вот в сарае

Очнулся я — и понимаю,

Что старый Остин подобрал

Меня… Ты знаешь, мой вассал, Который нам еще тогда,

Чуть ли не в детские года

Сказал, что помнить мы должны: Мы — друг для друга созданы!

И вот покинут всеми я.

Исчезли слуги и друзья:

С изменником не по дороге!

И только он, старик убогий,

Один ухаживал за мной,

Пока израненный, больной

Лежал я у него.

Его забот мне не забыть!

Когда восстановилась нить

Сознанья моего —

Ну как словами передать? —

Хотел повязки я сорвать,

Выть, землю грызть, вскочить, бежать, Услышав только имя Клары!

Но час за часом — Остин старый

Смог успокоить разум мой…

И вот, покинув брег родной,

Одет, как бедный пилигрим,

Бродяжничал я вместе с ним.

И только что не побирался…

Так среди нищих и бродяг

Мы жили — сам не знаю, как…

За мой рассудок опасался

Он и меня разубеждал,

Когда я мрачно замышлял

Безумие кровавой мести…

Мы долго странствовали вместе, Но заболел он как-то раз,

И тут, почуя смертный час,

Он только об одном просил:

Что если мне взмахнуть мечом

Случится над моим врагом,

Чтоб ради памяти о нем

Я Мармиона пощадил.

7

И вот один, как новый Каин,

Безвестен, нищ и неприкаян,

Я брел, доверившись судьбе,

В Шотландию, монах убогий,

И всюду слышал по дороге

Немало слухов о себе:

Что умер я тогда от раны,