Демьян Бедный - Том 3. Стихотворения 1921-1929

Рано утром я высунул нос из вагона,
Посмотрел. Димитренко-то – вона!
«Служба тяги» на рельсах.
   «Здоров, Емельян!
Тянем?»
   «Тянем, товарищ Демьян!»
Пригляделся к нему. Тот же потный и черный,
Но – приветливый, бодрый, проворный,
Не вчерашний, какой-то другой.
Вправду ль он? Горемыка ли?
Говорит мне: «Простите уж нас, дорогой,
Что вчера мы пред вами маленько похныкали.
Это верно: бывает порой чижало.
Точно рыбе, попавшей на сушу.
А в беседе-то вот отведешь этак душу,
Глядь, – совсем отлегло».
«Е-мель-я-я-ян!.. Будешь там толковать до обеда!..»
Емельян встрепенулся: «Прощайте покеда!»
И, на лбу пот размазав рукою корявою,
Побежал к паровозу со шлангой дырявою.

Для биржевых царей и королей
    Их подлый юбилей.
Во имя Морганов, Рокфеллеров и Круппов
Кровавою чертой отмеченный итог:
Мильоны вдов, сирот, калек-без рук, без ног,
   И горы трупов.
Со счетами в одной руке, в другой – с ножом.
Все сделки тайные храня под изголовьем,
Бандиты бредят грабежом
И… миротворческим исходят блудословьем.
Банкиры в Лондоне справляют фестиваль, –
А Макдональд и вся предательская шваль,
   Версальским смазавшись елеем,
   Их поздравляет с юбилеем!
Ну что ж? На десять лет мы ближе к той поре,
Когда всей сволочи отпетой –
   И той и этой! –
Висеть на общем фонаре!

На ниве черной пахарь скромный,
Тяну я свой нехитрый гуж.
Претит мне стих языколомный,
Невразумительный к тому ж.

Держася формы четкой, строгой,
С народным говором в ладу,
Иду проторенной дорогой,
Речь всем доступную веду.

Прост мой язык, и мысли тоже:
В них нет заумной новизны, –
Как чистый ключ в кремнистом ложе,
Они прозрачны и ясны.

Зато, когда задорным смехом
Вспугну я всех гадюк и сов,
В ответ звучат мне гулким эхом
Мильоны бодрых голосов:

«Да-ешь?!» – «Да-ешь!» – В движенье массы.
«Свалил?» – «Готово!» – «Будь здоров!»
Как мне смешны тогда гримасы
Литературных маклеров!

Нужна ли Правде позолота?
Мой честный стих, лети стрелой –
Вперед и выше! – от болота
Литературщины гнилой!

Когда я в «Правде» кричу,
Мое перо превращается в пику,
Когда я молчу,
Значит, можно обойтись без крику,
Приводить в порядок старые стихи
(Освобождать их от трухи),
Сажать яблони, сеять вику,
Словом – до приказа «центрального аппарата» –
Изображать стихотворного Цинцинната.
   Сегодня, хотя не было призыва свыше,
Я сижу, однако, на крыше
И смотрю на метеорологический прибор.
Ой! не загорелся бы снова сыр-бор!
С английской стороны – неприятное направление!
Большое барометрическое давление.
Стрелка снизилась так за одну ночку,
Что уперлась в Керзонову точку!
Есть над чем призадуматься любому смельчаку.
Надо быть начеку!
Стрелка все продолжает покачиваться.
Не пришлось бы мне расцинцинначиваться!

   Мысли разные.
И все какие-то несуразные.
Например, на кой же мне ляд она,
Макдональдова жена,
А я больше думаю о ней, чем о ее муже,
Барахтающемся в луже,
Откуда он кашляет простуженно,
Хотя получил эту ванну заслуженно.
Идя по мужниным следам,
Почтенная Макдональдова супруга
Написала «Руководство для дам
Рабоче-партийного круга»,
То бишь для жен министериабильных мужей,
Политических ужей,
Ужей змеевидных,
Но крайне безобидных,
В соглашательских водах мытых,
Не ядовитых,
Не кусающихся,
На хозяев не бросающихся,
Ручных, муштрованных,
Парламентски дрессированных,
Коих, согласно их породе и нраву,
За их трусливые искательства,
Можем мы величать по праву:
– Ваши пресмыкательства!
Так вот, когда эти умственные паралитики,
«Пресмыкательные политики»,
Удостоились чести – без особой драки! –
Облачиться в министерские фраки,
Макдональдова жена издала «Руководство»:
Как нужно блюсти «рабочее» благородство,
Как надо ко двору являться,
Как королям представляться,
Как чмокать королевские ручки,
И всякие такие штучки, –
Руководство в полсотни листов,
Где предусмотрено все без изъятья,
Вплоть до размеров хвостов
Парадного платья.
Полный этикет!
И вдруг – камуфлет!
Консерваторская фига!
Пропал парадный туалет!
Погибла назидательная книга!
Придется шить платье «рабочего» фасона,
Просто и дешево, –
И писать руководство иного тона,
Не совсем «хорошего»!