Демьян Бедный - Том 4. Стихотворения 1930-1940

Дождался Пахом конца.
Ходит вроде мертвеца
С тяжкой раной ножевой,
Матерится ж, как живой.
Фу-ты,
Ну-ты,
Вот дела:
Матерится, как живой!

У Пахома от досады
Сердце ходит ходуном.
Все он слышит из засады,
Притаившись за окном.
Озорному Силуяну
Уж загнул бы он ответ.
Хоть парнишка-то… не спьяну
Он горланит, что Татьяну
Членом выбрали в совет.
И Пахом признать стыдится,
Что он дочерью гордится.
Повстречается Егор,
Будет новый разговор.
Дочь свою хулить не гоже,
А хвалить… обидно тоже.
Смех обидней, чем укор.
«Обсмеет меня Егор,
Петуха и кур вспомянет,
Скажет, дочь меня-де тянет,
Я ж – хочу аль не хочу –
Уж по-бабьи лопочу!»

Но Пахом и впрямь, одначе,
Стал смотреть на баб иначе,
Без ругни и воркотни,
У Пахома трудодни
Накоплялись, прибывали.
Мужика не узнавали.
Силуян порой чудил,
Что Пахом «перебродил»:
Превратись «из квасу в пиво»,
Стал колхозником на диво.
У Пахома все в дому
С новым ладом так сдружилось,
Что Пахому самому
Было чудно: «Не пойму,
Как все это так сложилось?»
День закончив трудовой,
Засыпал он всем довольный,
Позабывши, есть живой –
Иль ушел жилец подпольный:
У него под головой
Не скулил уж домовой.

Был домовой в былые годы
Персоной главною в дому.
Живя в грязи, в чаду, в дыму,
Свои жестокие невзгоды
Народ приписывал ему.
Ему почтенье выражали,
Его молили, ублажали,
С ним заключали договор.
Чтоб он берег и скот и двор.
Но домовой всегда и всюду
Нуждой измаянному люду
Так заворачивал дела,
Что, глядь, густая паутина
Бесхлебный закром заплела, –
Глядь, и того страшней картина,
Лихая выпала година,
Все подмела ее метла:
Во рву последняя скотина,
И двор весь выгорел дотла!
Народ испуганно судачит:
Хозяин был не к месту, значит,
Что невзлюбил-де домовой
Его фигуры горевой,
Что, как ни мало в том веселья,
Необходимо поскорей
Искать другого новоселья,
Где домовой авось добрей.
Чур! Заметися, след, порошей!
Шли погорельцы с жалкой ношей,
Тащили скарб последний свой.
Но беднякам нигде хороший
Не попадался домовой.

Томяся в горестном уделе,
Не понимал народ простой,
Что домовой на самом деле
Был только выдумкой пустой,
Плодом догадки суеверной,
Зло-беспросветной темноты,
Крестьянской страшной, беспримерной,
Непобедимой нищеты.
И лишь когда крестьянин бедный
На путь советский, путь победный,
Ногою твердою вступил
И за собою закрепил
Уклад зажиточно-колхозный
С ядром культурно-молодым,
Конец положен дням худым,
И домового призрак грозный
Пропал, развеялся, как дым.
И лишь порою гнусный запах,
Пахнув из темного угла,
Напоминает нам дела
Тех дней, когда на злых этапах,
В когтях двуглавого орла,
У темноты, у черта в лапах
Деревня старая жила,
Деревня та, где раздавался
И днем и полночью глухой
Казнимых баб истошный вой,
И, слыша это, извивался,
Злорадным смехом заливался
В подполье мрачном домовой.

Кто бабе битой, перебитой
В былую пору был защитой?
К попу металася она.
Но поп, увечья обнаружа,
Гнусавил бабе, что она
Судьбой на то обречена,
И церковь учит так, что мужа
Да убоится, мол, жена, –
Что наносить жене увечья
Не грех в иные времена,
Что, мол, природа человечья
Уж богом так сотворена:
Мужик блудлив, но особливо
Сословье женское блудливо,
Не прекращался с райских пор
У жен с мужьями лютый спор.
Винить мужей несправедливо,
Бывает так: смирен топор,
Веретено зато бодливо.
«Так мой совет тебе прямой:
Иди, голубушка, домой,
Напрасно с мужем не корися,
А претерпи и покорися!»
Ни в ком защиты и нигде!
«Да что ты, матка, помешалась?!» –
Галдел народ, когда решалась
Иная баба в злой беде
Искать заступника – в суде.
Я приведу здесь для примера,
Списав из «Русского курьера»,
Страшнейший – прямо напоказ! –
Запротоколенный рассказ: