Константин Бальмонт - Том 2. Стихотворения

И последняя сказала:
«Что ж, начните то ж сначала, –
Ты крути дорожный прах,
Ты, ребенка взяв от нивы,
Закрути его в извивы,
И качай в глухих лесах».
«Ну, а ты что?» – «Я глядела,
Как в воде заря блестела,
Вдруг послышались шаги,
Я скорее в глубь криницы:
Для полудницы-девицы
Люди – скучные враги.
Я в кринице колдовала,
Я рождала зыбь опала,
Я глядела вверх со дна,
И глядели чьи-то очи,
Путь меж нас был все короче,
Чаровала глубина,
Чаровала, колдовала,
И душа позабывала
О намеченном пути,
Кто-то верхний позабылся,
Здесь, в глубинах очутился,
Я давай цветы плести,
Горло нежное сдавила,
Утомилась к полдню сила,
Вверх дорогу не найти.
Я же здесь».

      И три девицы,
У лесной глухой криницы,
Смотрят, смотрят, зыбок взор.
Ждут, и вот прошла минутка,
Вновь звенит мгновений шутка,
Вне предельностей рассудка: –
«Сестры! Дальше! На простор!»

Кто играет на опушке?
Чей там звонкий слышен сон?
Тонкий, тонкий, как в игрушке,
Говорит хрустальный звон.

Чьи там маленькие струнки
Преисполнены чудес?
Это нежные лесунки
Веселят полдневный лес.

Вон, в одежде паутинной,
Вместе две, и порознь три,
Волос светлый, волос длинный,
И в венках они, смотри.

Вон, еще, семья другая,
Порознь три, и вместе две,
Пляшут, в зелени мелькая,
Нет следов от них в траве.

Бриллиант роняют в дрёму,
В белый ландыш, в василек,
Освежают их истому,
Расцвечают лепесток.

Вольных бабочек венчают
В беззаконной их любви,
Стебли тонкие качают,
Говорят всему: Живи.

И лесные щебетуньи
Им поют свой птичий стих,
Эти малые колдуньи
Сестры им в забавах их

В гуслях сказочные струнки
Теребит зеленый жук,
Пляшут стройные лесунки,
Долю длится тонкий звук

Что это, голубь воркует?
Ключ ли журчит неустанно?
Нет, это плачет, тоскует
  Водная панна.

Что на лугу там белеет,
Светится лунно и странно?
Это туманы лелеет
  Водная панна.

Что это в мельницу бьется,
Жернов крутит первозданно?
Это хохочет, смеется
  Водная панна.

Плакала, больше не хочет
Плакать так струнно-обманно,
В мельничных брызгах хохочет
  Водная панна.

Кто-то ходил на откосах,
С ним она вьется слиянно,
Нежится в мельничных росах
  Водная панна.

Возле крутого обрыва
Тайна царит невозбранно.
О, как бледна и красива
  Водная панна!

Кто вдали идет пред нами?
Черный весь, он светит ало
Дух с двенадцатью глазами,
Дух, зовущийся Ховала.

Он еще зовется Вием,
Он еще зовется Тучей,
Он ползет по Небу змием,
Он роняет след горючий.

Растянувшись от Востока,
В дымный Запад он упрется,
И широко, и далеко
Он грозится, он смеется.

Искривленно он хохочет,
Кровли хижин зажигая.
И грохочет, и не хочет
Сгинуть в смерти сила злая.

Вот, прошло. Змея убита.
Но над нами Небесами
Вечно скрыт, и дышит скрыто
Дух с двенадцатью глазами.

На Макарийских островах,
Куда не смотрят наши страны,
Куда не входят Смерть и Страх,
И не доходят великаны, –

На Макарийских островах
Живут без горя человеки,
Там в изумрудных берегах
Текут пурпуровые реки.

Там камни ценные цветут,
Там все в цветеньи вечно юном,
Там птицы райские живут,
Волшебный Сирии с Гамаюном.

И если слышим мы во сне
Напев, который многолирен,
В тот час, в блаженной той стране,
Поет о счастьи светлый Сирин.

И если звоном нежных струн
Ты убаюкан, засыпая,
Так это птица Гамаюн
Поет в безвестном, голубая.

Ворон, Филин, и Сова,
Слуги Чернобога,
Ваша слава век жива,
С вами вещие слова,
Тайная дорога.

Тот, кто Ворона видал,
Знает силу мрака,
Ворон к Одину летал,
В вечный он глядел кристалл,
Принял тайну знака.

Тот, кто с Филином побыл,
Знает тайну гроба,
Филин – вещий страх могил,
Знает, сколько скрыла сил
Тайная утроба.

Кто беседовал с Совой,
Знает силу Ночи,
Знает, как в реке живой
К полосе береговой
Сделать путь короче.