Константин Бальмонт: Том 3. Стихотворения

Во зеленом саду, в сновиденной я мечте,
Птица райская поет на превышней высоте,
Птица райская велит быть в любовной чистоте.

Говорит она про наш неокованный закон,
Говорит она, поет, что раскрылся Небосклон,
И как будто бы звонит, и узывчив этот звон.

На престоле, в высоте, светлый Ангел наших встреч,
В золоту трубит трубу, золотой он держит меч,
Воссиянием своим он ведете очами речь.

Посылает он лучи на зеленые луга,
Он велит волнам морским восходить на берега,
Он велит волнам морским оставлять там жемчуга.

Он сияет для очей ярче Утренней Звезды,
Он дает тепло лучей для продольной борозды,
В изумруды и в рубин одевает он сады.

Птица райская поет, и трубит огонь-труба,
Говорит, что мир широк и окончена борьба,
Что любиться и любить – то вершинная судьба.

Адам, первично-красный,
Ликующая плоть.
Из глыбы темно-страстной
Слепил его Господь.

Узывчивая Ева,
Прозрачная душа.
На первый зов напева
Пришла к нему, спеша.

Пришла к нему в невинный,
Сияющий Эдем.
Но этот сад пустынный
Для разума был нем.

И Ева воздохнула,
И поглядел Адам.
И долгий ропот гула
Прошел по Небесам.

Совсем в средине Рая
Красивый куст расцвел.
Адам сказал, не зная,
Что это – женский пол.

И раковина Моря
Раскрылась на кусте,
С зарею цветом споря,
И споря в красоте.

И в страсти обоюдной
Адам склонился к ней.
Обвил их изумрудный
Алмазноокий Змей.

Так пламенно горенье
Струил на них алмаз,
Что скрыл он выраженье
Змеиных этих глаз.

И дерево средь Рая,
Багряное, на снедь,
Растет – тела сжигая,
И жжет – чтобы гореть.

Менять уж невозможно,
Цвети, кто раньше цвел.
Адам сказал неложно,
Что это женский пол.

Развесистое древо
Сияет среди Рая
Глядит Адам и Ева,
Глядят они вздыхая.

Сказали им, что можно
Все трогать, лишь не это,
Погибель непреложна,
Здесь слишком мною света.

Не трогайте же, детки,
Красы тут непростые,
Серебряные ветки,
И листья золотые.

Растет оно из бездны,
Уводит в пропасть злую,
В темницы, что железны,
В гробницу расписную.

Но самое в нем злое,
Что есть в нем запрещенье
О, древо роковое,
Ты съешь возмущенье.

Под древом мягко ложе,
Усыпано цветами
Прости, великий Боже,
Так нежно с васильками.

С багряным цветом розы
Сердца так вольно слиты,
Что все Твои угрозы
Мгновенно позабыты.

И ветки – молодые,
В них серебро сквозное,
И листья – золотые,
Как солнце золотое.

Погубит ли нас это,
Целуясь, мы не знаем,
Но лишь завет запрета
Мы называем Раем.

То древо, о котором
Теперь уж речь бесплодна,
Светло сияет взорам,
И ширится свободно.

Багряно, златовидно
В пылающей красе,
Любить его не стыдно,
Им в мире живы все.

И будто бы когда-то
Оно запретно было
Неправда, аромата
В нем животворна сила.

Оно до края Неба,
Оно доходит в Ад
В дупле есть мною хлеба,
На ветках сонм услад.

Края всегда повиты
Душистыми цветами,
В них словно сказки скрыты
С цветистыми строками.

В корнях и мед и млеко,
Двенадцать свежих рек.
И все для человека,
Богатый человек.

Причудливые звери
В стволах выходят, входят,
И дети в светлой вере
Здесь хороводы водят.

И птицы столь всезвучно
Поют среди ветвей,
Что слушать их не скучно
Сто лет и вдвое дней.

Я сижу и я гляжу
На великую межу.
Справа – поле, слева – лес,
Много тут и там чудес.

Я гляжу. А за спиной
Шестикрылый Неземной.
Не один стоит, их два.
И растет, поет трава.

Тот, направо, светлый он,
Словно день воспламенен.
А другой еще светлей,
Как пожар среди ночей.

И один – хорош как тишь,
Как загрезивший камыш.
У другого же глаза –
Грозовая бирюза.

И один – светло поет,
Как напевность тихих вод.
А другой – молчит, молчит,
И как к битве закричит.