Константин Бальмонт - Том 3. Стихотворения

Поставь меня, Отец, на красное крыльцо.
Сияньем озари подъятое лицо,
Отец, я сохранил, мне данное, кольцо.

Поставь меня, Отец, на красный свой крылец,
Отец, благослови смарагдовый венец,
Я сам его надел, – мне можно, так, Отец?

Я больше не уйду от красного крыльца,
Тебе начала нет, и нет тебе конца,
Отец, твой сын пришел, твой сын нашел Отца.

Прошли мы сквозь Черное море,
Над Красным взошли на утес,
И с синим сияньем во взоре
Поем благодарный ирмос.

В расплавленных безднах червонца,
Что наших врагов потопил,
Возникло багряное Солнце
Над влагой несчетных могил.

Узором лесным осененный,
Алеет великий утес,
Цветы над пучиной бездонной
Господь благосклонно вознес.

Мольбой, ликованием звона
Восхвалим всесильную Длань,
Затем что наш дух, как Иона,
Не отдан чудовищам в дань.

Затем что мы все не сгорели,
Хоть были в палящей печи,
Затем что играют свирели,
И красные рдеют лучи.

В Великом Доме три окна,
Трисветна каждая стена,
Но та хоромина – одна.

Коль ты восхочешь слов живых,
В себе, в сестре, и в Мире – их
Найди, и пой жемчужный стих.

Одно окно есть вышина,
Окно другое – глубина,
А третье – жизнь, а жизнь – Весна.

Четыре стены, и на каждой стене,
Здесь по три округлости видится мне,
По три окна в вышине.

На Север, Закат, на Восток, и на Юг,
Все тот же, очерченный правильно, круг,
Троичность выгнутых дуг.

Вот белые льдяности, дремлющий снег,
Утихнувших вод прекратившийся бег,
Радость бестрепетных нег.

Вот маки кровавые, трижды жерло,
Желанье к желанью, узывно-светло,
Страстно так, красно, тепло.

Вот нежность, три круглых жемчужных щита,
В мерцаниях дружных вражда, красота,
Жаждут и страждут уста.

Вот три изумруда, сияющий луг,
Три луг а и белые птицы вокруг,
Юг восклицают, на Юг.

Дикирий и трикирий,
Пять свеч – до смерти с нами.
Пока мы бродим в мире,
Наш путь – с пятью свечами.

Конец, начало, Вечность,
О, троичность святая,
Начальная есть млечность,
И млечность – снежность Рая.

С одра встает калека,
Ведет его дорога
От Богочеловека
До Человекобога.

Рипиды, опахала
Из перия павлина,
Хранят его начало,
Отец наш добр для Сына.

И таинство пречистых
Несчетных Евхаристий
От радуг тех перистых
Стократно золотистей.

Когда же Серафимы
Провеют над дарами,
В молитвенные дымы
Восходим мы свечами.

И служит слух и зренье,
Конец и Вечность с нами,
В скончаньи – возрожденье,
Все звезды за свечами.

Жертвенник Чаша на нем и звездица
Свет, острие копья
Духом я вижу пресветлые лица, –
Край, и бескрайность моя.

В этом златом и узорном потире
Кровь превратилась в вино.
Свет копия не напрасен был в мире,
Таинство дней свершено.

Был Вифлеем. Золотая страница.
Кончилась – там, на Кресте.
В мире же светит и светит звездица,
Манит, дрожит в высоте.

Вот, копье просфору пронизало,
Жертвенник ждет в алтаре.
К Солнцу – что было здесь бело и ало,
В вечной восходит заре.

Хлебы, пшеница, вино, и елей,
Вот они, тут
Силы живые Небесных зыбей
Голубя свеют, – толпы голубей
К дару земному
Лелейно прильнут,
Внемля, в безгласности, тайному грому,
Молниям радуясь, и дождевому
Току, дающему нам изумруд,
Зная и слыша, что Дальний – вот тут.

Светильники, кадильницы, моления, и звон.
Цветы, и птичье пение, трава, и небосклон.

Деревья с ароматами их тайностей, их снов,
Все чувства с их возвратами в разымчивость пиров.

При ярком свете солнечном светильник восковой,
При сладком духе яблони – кадильниц дух живой.

При светлом дыме яблочном – кадильниц синий дым,
Глядят на нас. Небесные – и мы на них глядим.