Дмитрий Михаловский - Поэты 1880–1890-х годов

Если больше знать хотите:
Кто такой был Навадага —
Я сейчас же вам отвечу
На вопрос таким рассказом:

«Средь равнины Тавазента,
В глубине долины тихой,
Близ смеющихся каналов,
Жил индеец Навадага.
Вкруг индейской деревушки
Шли поля, луга и нивы,
Дальше — лес стоял сосновый,
Летом весь в зеленых иглах,
А зимой — под белым снегом.
Эти сосны вековые
Вечно пели и вздыхали.
Те каналы можно было
Видеть издали в долине:
По стремительному бегу —
В дни весеннего разлива,
По ольхам ветвистым — летом,
И по белому туману
Над водой — порой осенней,
А зимой — по черной ленте,
Уходившей в глубь долины.
Там он пел о Гайавате,
О его рожденьи чудном,
И о том, как он работал,
Жил, страдал, терпел, трудился,
Чтобы в мире и весельи
Благоденствовали люди,
Чтоб народ его был счастлив!»

Вы, кто любите природу,
Мураву при блеске солнца,
Тень лесов и шепот ветра
Меж зелеными ветвями,
И метель, и шумный ливень,
И стремленье рек великих
В берегах, покрытых лесом,
По горам раскаты грома
В бесконечных отголосках, —
Вас прошу теперь послушать
Эту Песнь о Гайавате!

Вы, кто любите баллады
И народные преданья,
Что звучат нам издалёка,
Нас маня внимать и слушать
Этот лепет, говорящий
Так наивно, так по-детски.
Что едва мы различаем,
Песня это или говор, —
Вас прошу теперь послушать
Я индейскую легенду,
Эту Песнь о Гайавате!

Вы, в чьем сердце сохранилась
Вера в бога и в природу,
Сохранилось убежденье,
Что во все века, повсюду
Человек был человеком,
Что в сердцах у первобытных
Дикарей трепещут тоже
И желанья, и стремленья,
И тоскливые порывы
К непостигнутому Благу,
Что беспомощные руки,
Шаря ощупью, во мраке,
Руку божию находят,
Выводящую их к свету, —
Вас прошу теперь послушать
Эту Песнь о Гайавате!

Вы, которые порою,
По околицам блуждая —
Там, где кисти барбариса
Перекинулись красиво
Через каменную стену,
Поседевшую от моха,—
На запущенном кладбище
Разбираете, в раздумье,
Полустершуюся надпись,
Сочиненную нескладно,
Но в которой в каждом слове
Дышит светлая надежда,
Вместе с жгучей болью сердца,—
Прочитайте эту надпись,
Надпись грубую, простую,
Эту Песнь о Гайавате!

Я не могу на колени
Падать и в прах повергаться
Пред этим образом скорбным:
Он не дает мне надежды,
В душу отрады не льет.
Что мне до веры наивной,
Веры людей в искупленье,
Если мне внутренний голос
Шепчет, что «не был бог распят
И пригвожден ко кресту»?
О Иисус! Я не верю,
Что ты был бог, но я верую,
Что в твоем сердце горело
Пламя любви всеобъемлющей,
Божеской, вечной любви!
И глубоко пред тобою
В этот торжественный час
Я преклонился, Спаситель,
Как пред подвижником духа,
Плоть покорившим свою.
Воздал хвалу я любви всепрощающей,
Силе духовной твоей, —
Я, истомленный и тающий
В пламени мелких страстей…

В мрачном пространстве собора
Место одно лишь светилось:
Там, где в терновом венце
Распятый мира Спаситель
Голову долу склонил;
Там, где страдальца великого
Патеры в женских одеждах,
Дети в дыму фимиама
Культом языческим чтут,
Детские жертвы приносят,
Чтоб угодить небесам,
Помпой обряда земного
Сделав из дома Христова
Идоложертвенный храм.
Музыка храм наполняла.
Вслед за торжественно-грозным
Голосом труб раздавались,
С плачущих струн вылетая,
Гимны любви;
Арфы печальные звуки
Ввысь уносились под своды
К статуям ангелов светлых,
Сверху смотревшим с улыбкой
На распростертый народ;
Там замирали и снова
С неба на землю скользили,
Преображалися в слезы
И как бальзам драгоценный
Капля по капле вливались
В раны истерзанных душ.