Низами Гянджеви - Искандер-наме

Но на россыпь сокровищ, безвестную встарь,
На метанья жемчужин обиделся царь.
Захотел он всем этим разящим укорам
Дать отпор. Устремлялся к разумным он спорам.
Молвил царь: «Он доволен жилищем в тиши.
Что ж, пойдем и его мы отыщем в тиши».
И нашел дивный клад он в приюте убогом, —
В том, где горстка муки говорила о многом.
Спал, забывший мирское, не знавший утрат,
На земле, скрывшись в тень, безмятежный Сократ.
Царь, немного сердясь, мудреца, что покою
Предался, — пробудил, тихо тронув ногою.
«Встань, — он молвил, — поладить хочу я с тобой,
Чтобы стал ты богат и доволен судьбой».
Рассмеялся мудрец от надменного слова:
«Лучше б ты поискал человека другого.
Тот, кто счастлив крупинкой, — скажу я в ответ, —
Вкруг тебя, словно жернов, не кружится. Нет!
Мне лепешка ячменная — друг неизменный.
Что ж стремиться мне к булке пшеничной, отменной?
Без единого шел я по свету зерна.
Мне легко. Мой амбар! В нем ведь нету зерна!
Мне соломинка в тягость, — к чему же мне время
То, когда мне вручат непомерное бремя!»
Вновь сказал Повелитель: «Взалкавший добра!
Ты хотел бы чинов, жемчугов, серебра?»
Молвил мудрый «Не сходны желания наши.
Нам с тобой не вздымать дружелюбные чаши.
Я богаче тебя, подвиг светлый верша.
Я — в посту, а твоя ненасытна душа.
Целый мир присылает тебе оболыценья,
Все ж ты нового ждешь от него угощенья.
Мне же в холод и в зной это рубище, царь,
Так же служит сейчас, как служило и встарь.
Ты несешь бремена, но исполнен пыланья,
Для чего же мои хочешь ведать желанья?»

И сказал Искендер, что-то в мыслях тая:
«Ты скажи мне, кто ты, и скажи мне, кто я?»

Отвечал мудрых слов и познанья хранитель:
«Я — дающий веленья, а ты — исполнитель».
И вскипел государь. Сколько дерзостных слов!
Стал искать Искендер их укрытых основ.
И промолвил премудрый, по слову поверий:
«Пред венчанным раскрою закрытые двери.
Я рабом обладаю. Зову его — страсть.
Крепнет в сердце моем над служителем власть.
Перед этим рабом ты склонился, о славный!
Пред слугою моим ты — служитель бесправный».
Царь, проникший в слова, обнажившие зло,
Помутился, в стыде опуская чело,
После вымолвил так: «Не чело ль мое светом
Говорит, что служу я лишь чистым заветам.
Чистый чистых укором не трогай. Внемли:
Не уснувши навеки, не пробуй земли».
Серебром был ответ с неприкрытою сутью:
«Ты ушей не зальешь оглушающей ртутью.
Если разум твой чист, если мысли чисты,
Для чего стал животному родственен ты?
Лишь оно в быстром стаде, без гнева и злобы
Разбудить человека ногою могло бы.
Ведь нельзя же мыслителя сон дорогой
Прерывать, о разумный, небрежной ногой!
Тем разгневался ты, что я в дремной истоме,
Но ведь сам, государь, ты находишься в дрёме.
Правом барса владея, напрасно готов
Ты в дремоте бросаться на бдительных львов.
Где-то мчится, тебя привлекая, добыча.
Но ведь я, о стрелок, не такая добыча».
Речь Сократа провеяла, жаром дыша.
Стала воску подобна Владыки душа.
Хорошо не закрыть пред наставником слуха,
Чтоб Сакрот вдел кольцо в его царское ухо!

И к себе мудреца смог он речью привлечь.
И приязненной стала подвижника речь.
Из возвышенных мыслей, премудрым любезных,
Он явил целый ряд Искендеру полезных:
«Ты ведь создал железное зеркало. В нем
Отразился твой ум светозарным огнем;
Ты и душу свою мог бы сделать прекрасной,
Словно зеркало чистой, как зеркало ясной,
Если встарь сотворил ты железную гладь,
Чтобы в ней, нержавеющей, все отражать, —
С сердца ржавчину счисть, и в пути ему милом
Повлечется оно лишь к возвышенным силам.
Очернив свои злобные замыслы, ты
Мигом сердце очистишь от злой черноты.
Ад всем замыслам черным — пособник нелживый.
Но ведь зиндж, государь, продавец несчастливый.
Черным зинджем не стань. Позабыть бы их всех!
Только помни, о царь, их сверкающий смех.
Если черным ты стал, ты сгори, словно ива;
Ею зиндж побелил свои зубы на диво.
Некий черный в железо посмотрится, но
Там сверкнет его сердце. Так чисто оно!
Древний молвил водитель: да ведает всякий, —
Животворный ручей протекает во мраке.
Грязь покинь, чтоб очиститься, как серебро.
У него поучись, если любишь добро.
Если ум ты очистишь, не дашь его сквернам,
Он потайного станет хранителем верным,
Он молитве предутренней келью найдет,
Он, пронзив небосвод, свой продолжит полет.
Хоть завесу ты можешь убрать от оконца,
Свет, идущий в оконце, зависит от солнца.
Знай: светильника свет подаяньем живет,
Устремляясь к нему, ветер пламень убьет.
Ты неси паланкин, полный солнечным светом,
И любовь на любовь твою будет ответом.
От колючек и сора очистивши вход,
Жди царя. Кто же дерзко его позовет?
На охоту он выедет и по дороге
Чистоту на твоем он увидит пороге.
И, поняв, что он гость, в твой заехавший край,
Ты нежданному гостю хвалы воздавай.
И, запомнив: смиренье всего нам дороже,—
Ты венца не проси и покорности тоже.
Будь лишь духом на пире, не знающем зла.
На него не пускает привратник тела.
Обувь пыльную скинь; ты ходил в ней дотоле
По земле. Ты воссядешь на царском престоле.
Сотрапезник царя, распростившийся с тьмой!
Ногти хною укрась и ладони омой.
Коль сидеть близ царя станет нашим уделом,
Самый смелый из нас мигом станет несмелым.
Для престола царя даже яростный лев
Стал опорой, от страха навек замерев.
Кто вошел бы к тебе не по должному чину,
Получил бы удар от привратника в спину.
Но взгляни! Пред тобою нездешний престол!
С бедным сердцем людским ты к нему подошел.
Если к этому, царь, подошел ты престолу,
Стань рабом, опусти свою голову долу.
Если ж нет, — ну так что ж! Ты — владыка царей.
Что за дело тебе до собак сторожей!
Не сердись, если я по горячему нраву
Был неласков с тобою, не вознес тебе славу.
Стало сердце мое горячее огня,
И, чтоб небо проведать, ушло от меня.
Но вернулось оно из-под блещущих арок,
И гостинец его дал тебе я в подарок».
Смолк премудрый, окончивши слово. Горя,
Это слово дышало в душе у царя.
Словно солнце светя, с озарившимся ликом
Царь на пир возвратился в волненье великом.
И все мысли, что высказал нищий мудрец,
Записал чистым золотом лучший писец.