Семён Раич: Поэты 1820–1830-х годов. Том 2

Юность резвая, живая!
Насладися утром мая!
Утро жизни отцветет,
И на сердце грусть падет.

В светлом пиршестве пируя,
Веселись, пока, кукуя,
Птица грусти средь лесов
Не сочтет тебе годов.

Лей нам, чашник, лей вино
В чашу дружбы круговую,
Лучший дар небес, оно
Красит жизнь для нас земную.

В сердце юноши живом
Пламень страсти умеряет;
В сердце старца ледяном
Пламень страсти зажигает.

Искры светлого вина —
Искры солнца огневого;
Чаша — майская луна,
Прелесть неба голубого.

Дай же солнечным лучам
С лунным светом сочетаться!
Дни летят, — недолго нам
Красным маем любоваться.

Розы грустны, — минет день,
И красавицы увянут…
Соку гроздий нам напень —
Розы с наших лиц проглянут.

Соловей в последний раз
Песнь поет своей подруге…
Нам его заменит глас
Чаши звон в веселом круге.

Пусть несется день за днем,
Пусть готовит рок угрозы.
В день печали — за вином
Ветр обвеет наши слезы.

Лей же, чашник, лей вино
В чашу дружбы круговую,
Лучший дар небес, оно
Красит жизнь для нас земную.

Роскошно солнце заходило,
Пылал огнем лазурный свод…
Помедли, ясное светило!
Помедли!.. Но оно сокрыло
Лице свое в зерцале вод.

Люблю в час вечера весною
Смотреть на синеву небес,
Когда всё смолкнет над рекою,
Лишь слышен соловей порою
И дышит ароматом лес.

Но грусть мне сердце вдруг стесняет,
Когда исчезнет свет от глаз:
Как будто дружба изменяет,
Как будто радость отлетает,
Как будто в мире всё на час!

Что за жизнь? Ни на миг я не знаю покою
И не ведаю, где приклонить мне главу.
Знать, забыла судьба, что я в мире живу
И что плотью, как все, облечен я земною.
Я родился на свет, чтоб терзаться, страдать,
И трудиться весь век, и награды не ждать
За труды и за скорбь от людей и от неба,
И по дням проводить… без насущного хлеба.

Я к небу воззову — оно
Меня не слышит, к зову глухо;
Взор к солнцу — солнце мне темно;
К земле — земля грозит засу́хой…
Я жить хочу с людьми в ладу,
Смотрю — они мне ковы ставят;
Трудясь, я честно жизнь веду —
Они меня чернят, бесславят.

Везде наперекор мне рок,
Везде меня встречает горе:
Спускаю ли я свой челнок
На море — и бушует море;
Спешу ли в Индию — и там
В стране, металлами богатой,
Трудясь, блуждая по горам,
Я нахожу… свинец — не злато.

Являюсь ли я иногда,
Сжав сердце, к гордому вельможе,
И — об руку со мной беда:
Я за порог лишь — и в прихожей
Швейцар, молчание храня
И всех встречая по одежде,
Укажет пальцем на меня,
И — смерть зачавшейся надежде.

Вхожу к вельможе я тупой,
С холодностью души и чувства;
В кругу друзей-невежд со мной
Заговорит он про искусства —
Уйду: он судит обо мне
Не по уму, а по одежде,
С своим швейцаром наравне…
Ценить искусства — не невежде!..

Я и во сне и наяву
Воздушные чертоги строю.
Я, замечтавшися, творю
Великолепные чертоги.
Мечты пройдут, и я смотрю
Сквозь слез на мой приют убогий.

Другим не счесть богатств своих,
К ним ну́жда заглянуть не смеет,
Весь век слепое счастье их
На лоне роскоши лелеет.
Другим богатств своих не счесть,
А мне — отверженцу судьбины —
Назначено брань с ну́ждой весть
И… в богадельне ждать кончины…

И я… я живописец!.. Да!
На всё смеющиеся краски
Я навожу, и никогда
От счастия не вижу ласки…
Будь живописец, будь поэт, —
Что пользы? В век наш развращенный
Счастлив лишь тот, в ком смысла нет,
В ком огнь не теплится священный.

Что за жизнь? Ни на миг я не знаю покою
И не ведаю, где приклонить мне главу.
Знать, забыла судьба, что я в мире живу
И что плотью, как все, облечен я земною.
Я родился на свет, чтоб терзаться, страдать,
И трудиться весь век, и награды не ждать
За труды и за скорбь от людей и от неба,
И по дням проводить… без насущного хлеба.

«Что в лесу наедине,
Что, кукушка, ты кукуешь?
Ты, конечно, о весне
Удалившейся тоскуешь?»