Впрочем, чего же? Румяна, бела,
Как госпожа Одинцова опрятная,
Вся расфранченная, вся ароматная,
Самодовольствием дама цвела;
Дама, как следует дама была —
Дама во всех отношеньях приятная.
Общество наше совсем расцвело.
Самодовольно поднявши чело,
Как королева пред верным народом,
Дама поздравила нас с Новым годом.
«Я в Новый год, — говорила она,—
Слово сказать непременно должна.
(Слушать мы стали внимательно.)
Праздник на улице нынче моей.
(И согласились мы внутренно с ней,
Все, как один, бессознательно.)
Полной хозяйкой вхожу я в дома;
Я созвала вас сегодня сама;
Утром, чуть свет, легионами,
Всюду, где только передняя есть,
Шубы висят и валяется „Весть“,
Я поведу вас с поклонами.
Слово мое лучше всех ваших слов.
Много вы в жизни сплели мне венков;
Вам укажу на соседа я.
(Дамы сосед был оратор-мудрец.)
Милый! Ты был мой усерднейший жрец,
Сам своей роли не ведая.
Он собирался вам речь говорить,
Прежде всего бы он должен почтить
Вашего доброго гения.
Я вам дороже всех жен и сестер.
(Лоб свой оратор при этом потер,
Будто ища вдохновения.)
Верная спутница добрых людей,
Нянчу я вас на заре ваших дней,
Тешу волшебными сказками;
Проблески разума в детях ловлю
И отвечаю „агу!“ и „гулю!“
И усыпляю их ласками.
В юношах пылких, для битвы со злом
Смело готовых идти напролом,
Кровь охлаждаю я видами
Близкой карьеры и дальних степей
Или волную гораздо сильней
Минами, Бертами, Идами.
Смотришь: из мальчиков, преданных мне,
Мужи солидные выйдут вполне,
С знаньем, с апломбом, с патентами;
Ну а мужей, и особенно жен,
Я утешаю с различных сторон —
Бантами, кантами, лентами,
Шляпками, взятками… черт знает чем
Тешу, пока успокою совсем
Старцев, покрытых сединами,
С тем чтоб согреть их холодную кровь
Фетом, балетом, паштетом и вновь
Идами, Бертами, Минами.
Горе тому, кто ушел от меня!
В жизни не встретит спокойного дня,
В муках не встретит участия!
Пью за здоровье адептов моих:
Весело вносит сегодня для них
Новый год новое счастие.
Прочно их счастье, победа верна.
В битве, кипящей во все времена
С кознями злыми бесовскими,
Чтоб защитить их надежным щитом,
Я обернусь „Петербургским листком“,
„Ведомостями Московскими“.
Всё я сказала сегодня вполне,
Некуда дальше, и некогда мне,
Но… (тут улыбка мелькнула злодейская,
В дряхлом лице вызвав бездну морщин)
Надо сказать мое имя и чин:
Имя мне — „Пошлость житейская“».
* * *
Дрогнул от ужаса весь наш совет.
«Пошлость!» — мы вскрикнули. Дамы уж нет.
И до сих пор мы не знаем наверное:
Было ли это видение скверное
Или какой-нибудь святочный шут
Нас мистифировал десять минут;
Только мы с Пошлостью Новый год встретили,
Даже морщины ее чуть заметили,—
Так нас прельстила, в кокетстве привычная,
Вся расфранченная, вся ароматная,
Дама во всех отношеньях приличная,
Дама во всех отношеньях приятная.
1864 или 1865
Я выспался сегодня превосходно,
Мне так легко — и в голове моей,
Я чувствую, логично и свободно
Проходит строй рифмованных идей.
— Что ж? Пользуйтесь минутой вдохновенья.
Воспойте нам прогресс родной страны,
Горячие гражданские стремленья…
— Нет, господа, давайте есть блины.
— Мы шествуем путем преуспеванья,
Запечатлев успехом каждый шаг;
Рассеял свет победоносный знанья
Невежества и самодурства мрак.
Омаров уж осталось очень мало,
Аттилы уж нисколько не страшны.
Карайте их сатирой Ювенала!
— Нет, господа, давайте есть блины.
— Заметно уж смягчились наши нравы,
На честный смех нельзя уж нападать,
В свои права вступил рассудок здравый,
И в корне зло преследует печать.
Уж на нее утихли все нападки,
Враги ее бессильны и смешны…
Раскройте нам все наши недостатки.
— Нет, господа, давайте есть блины.
— Во всем прогресс! С его победным ходом
В понятиях везде переворот.
Свершается слияние с народом.
Что чувствует в такие дни народ!
В своих стихах восторженно-свободных
Вы, как поэт, изобразить должны
Избыток чувств и радостей народных.
Читать дальше