Константин Батюшков - Стихотворения (1809-1821)

Смысл и направленность литературной деятельности Муравьева раскрылись перед Батюшковым в годы его близости с кружком А. Н. Оленина, связанного с Муравьевым литературной и личной дружбой.

Оленин и его кружок и были пропагандистами русского ампира, характерного для первой четверти XIX в.

Чувствительность была определяющим признаком нового стиля. От древности брались наиболее чувствительные произведения; в лирике переводились и служили предметом подражания элегики Ти-булл, Катулл, Проперций.

Батюшков прошел сквозь эти влияния и увлечения. Воспитанный на французской литературе, он сквозь французские формы воспринял новые стремления. Элегическому направлению он учился у французского поэта Парни. В речи, читанной при вступлении в "Московское общество любителей русской словесности" (при университете), он во враждебно настроенной аудитории подчеркнул свою приверженность "эротической" поэзии, заимствуя этот термин из названия сборника влегий Парни: "Эротические стихи". В той же речи он формулировал идеал легкой поэзии, основанной на новом направлении в искусстве: простоте, ясности, гармоничности: "В легком роде поэзии читатель требует возможного совершенства, чистоты выражения, стройности в слоге, гибкости, плавности; он требует истины в чувствах и сохранения строжайшего приличия во всех отношениях".

Не менее увлекался Батюшков итальянской поэзией. Белинский писал: "Отечество Петрарки и Тасса было отечеством музы русского поэта. Петрарка, Ариост и Тассо, особливо последний, были любимейшими поэтами Батюшкова". Сочинения по истории итальянской литературы были его настольными книгами. "Чем более вникаю в итальянскую словесность, тем более открываю сокровищ истинно классических, испытанных веками", - писал он Вяземскому в 1817 г. И в том же письме он так отозвался о немецкой поэзии и о переводах Жуковского: "К чему переводы немецкие? Добро - философов. Но их-то у насчитать и не будут. Что касается до литературы их, собственно литературы, то я начинаю презирать ее. У них все каряченье и судороги. Право, хорошего немного" (Батюшков делал исключение лишь для Шиллера, из которого и сам переводил).

И наконец, к поэзии античной древности Батюшков испытывал любовь на протяжении всей своей поэтической жизни. Белинский писал: "Светлый и определенный мир изящной, эстетической древности - вот что было призванием Батюшкова. В нем первом из русских поэтов художественный элемент явился преобладающим элементом. В стихах его много пластики, много скульптурности".

Стремления, окрепшие в оленинском кружке, особенно в противопоставлении Шишкову и шишковствующим, подготовили в Батюшкове союзника арзамасцев. По отношению к Шишкову, который признавал только допетровскую Россию, позиция Батюшкова была более непримиримой, чем позиция других членов оленинского кружка. Это он доказал сатирическим "Видением" и позднейшей пародией "Певец в Беседе".

Естественно, что прежде всего Батюшков отозвался на модные тогда и ожесточенные споры о языке. Это были споры о старом и новом. Шишков и его единомышленники, не принимая ничего нового, стремились вернуться к обветшалым формам мертвого книжного языка, чуть ли не к языку книжников допетровского времени, то есть к церковнославянскому. Наоборот, карамзинисты, не чуждавшиеся умеренно либеральных идей, боролись за русский язык, освобожденный от книжных пережитков старого. Борьбой русского с церковнославянским и характеризуется спор о языке того времени. Однако необходимо оговориться, что карамзинисты, защищавшие живые формы русского языка, еще весьма ограниченно понимали истинные пути его развития. Только с приходом Пушкина в литературу открывается настоящая широкая и свободная дорога для развития русского литературного языка. С арзамасцами Батюшков вступил в тесное общение до основания "Арзамаса". Приехав в Москву, он подружился с Вя-аемскии, который приветствовал его боевое "Видение", и с Жуковским. Позднее в Петербурге он познакомился с Дашковым, Блудовым, Уваровым. С последним его связывали интересы к древности. Единствен-ное "арзамасское" произведение Батюшкова, написанное совместно с С. С. Уваровым и изданное отдельной брошюрой, это брошюра "О греческой антологии", предполагавшаяся для арзамасского журнала. Батюшков не участвовал в "Арзамасе" в боевой период его деятельности. Когда он прибыл в Петербург, "Арзамас" уже клонился к упадку. Пародические церемонии с традиционным гусем к заключительному ужину уже теряли свой боевой смысл, так как враждебная "Беседа" уже прекратила свое существование. Забавляясь на подобных собраниях, Батюшков не разделял восторга арзамасцев перед того рода деятельностью. "Каждого арэамасца порознь люблю, но все они вкупе, как и все общества, бредят, карячатся и вредят", - писал он Гнедичу в феврале 1817 г.