Дмитрий Минаев - Поэты «Искры». Том 2

Еще в 1849 г., студентом 1-го курса Медико-хирургической академии, Курочкин посещал кружок петрашевца С. Ф. Дурова и в связи с этим привлекался к допросу следственной комиссии по делу петрашевцев [91]. Через двенадцать лет, в 1861 г., он вступил в революционное общество «Земля и воля», а в 1862 г. был избран кандидатом в члены его центрального комитета [92].

В 1862 и 1863 гг. Курочкин был за границей, в том числе в Лондоне, и, без сомнения, встречался с Герценом, хотя и утверждал на допросе в следственной комиссии по делу Каракозова, что видел Герцена только на всемирной выставке, но ни в какие сношения с ним не входил [93]. То, что Курочкин был в дружеских отношениях с Герценом (правда, в более поздние годы), засвидетельствовано рядом современников, да и самим Герценом. «К<���урочкину>,— писал он А. П. Пятковскому 5 марта 1869 г., — кланяйтесь дружески. Скажите ему, что сын мой женился» и т. д. [94]К Герцену, сообщает в своих воспоминаниях Пятковский, Курочкин, «кроме уважения, питал еще какую-то сердечную нежность, как к человеку рыцарского характера, с которым он познакомился лично во время своих заграничных путешествий» [95]. Курочкин был в близких отношениях и с другими представителями революционной эмиграции. Летом 1864 г., в связи с планами реорганизации «Колокола», выдвигавшимися «молодой эмиграцией», Н. И. Утин писал Огареву, что в реорганизованном «Колоколе», кроме него, могли бы сотрудничать В. И. Касаткин, М. С. Гулевич, Л. И. Мечников «и даже Курочкин мог бы кое-что писать, ибо личность талантливая» [96]. Другом Герцена и Мадзини, Лаврова и Бакунина называет Курочкина В. В. Тимофеева [97]. С 1862 г. в связи со сведениями о его сношениях с «лондонскими пропагандистами», т. е. Герценом и Огаревым, Курочкин состоял под секретным наблюдением полицейских органов [98]. В 1865 г. Курочкин был охарактеризован ими как «давно известный своим вредным направлением» [99].

В 1863 г. во Флоренции Курочкин сблизился с кружком русской революционной молодежи, и особенно с Н. Д. Ножиным. Здесь был и его старый знакомый гарибальдиец Л. И. Мечников. Ножин был впоследствии тесно связан с петербургским революционным подпольем. Был связан с ним и Курочкин. Курочкин встречался с его главными деятелями, в том числе с И. А. Худяковым, был осведомлен о том, что там делалось, знал, по-видимому, о готовящемся покушении на Александра II [100]. После каракозовского выстрела Курочкин не только был арестован, наряду с другими «неблагонадежными» литераторами, за сотрудничество в журналах «крайнего направления», но, кроме того, был привлечен к следствию по каракозовскому делу. Четыре месяца он просидел в Петропавловской крепости и по освобождении был подчинен полицейскому надзору.

По отзывам многих современников, Курочкин был глубоко преданным литературе, умным и остроумным, разносторонне образованным человеком, прекрасным собеседником. Курочкин «имел огромное влияние на мое развитие, — писал Н. А. Лейкин. — …Благодаря ему я приохотился к серьезному чтению и расширил свой кругозор. Он натолкнул меня на чтение книг естественнонаучного и философского содержания» [101]. Он тепло относился к молодым, начинающим писателям и оказывал им всяческую поддержку. Н. К. Михайловский называет Курочкина своим «литературным крестным отцом»: «Он приютил и кормил меня в трудное время, никогда ничем не давал мне почувствовать, что делает одолжение» [102]. «Он же меня впоследствии и в „Отечественные записки“ ввел» [103]. Многие другие писатели с уважением вспоминали о Курочкине, об интересных встречах и разговорах с ним. Так, в 1886 г., прочитав «Пестрые письма» Щедрина, Н. И. Наумов писал А. М. Скабичевскому: «Целый день я ходил как ошалелый под влиянием их, и окружающая мерзость показалась, наконец, до того мерзостной, что хоть в гроб ложись… и припомнились мне слова покойного Николая Курочкина: „Мало того, что в гроб положили, еще и свинцовой крышкой прихлопнули!“» [104].

Разностороннее образование сказалось в ряде статей Курочкина. Он писал по вопросам литературы (о Минаеве, А. К. Толстом, Берне, Эркман-Шатриане) и медицины; ему принадлежат статьи о современном положении Франции, о тюрьмах, о съезде естествоиспытателей, об ассоциациях, о Прудоне, о Рошфоре, — и обо всем он писал дельно, толково и вместе с тем политически остро. Он принимал участие в «Энциклопедическом словаре, составленном русскими учеными и литераторами» (1863–1864). Знание французского и итальянского языков определяло круг его переводческой деятельности. Он переводил Джусти, Порта, Альфиери, Гюго, Бодлера, Надо, Коппе и др.; перевел несколько пьес, которые неоднократно ставились на сцене столичных и провинциальных театров («За монастырской стеной» Л. Камолетти и др.). Кроме того, под его редакцией были переведены книги Прудона «Искусство, его основания и общественное значение» и Макиавелли, «„Государь“ и „Рассуждения на первые три книги Тита Ливия“».