Джордж Гордон Байрон - Паломничество Чайльд-Гарольда. Дон-Жуан

Ее глаза, блиставшие пленительно,
Могли на предков-мавров {421} намекать.
В Испании оно предосудительно,
Но факты невозможно отрицать!
Когда Гренада пала и стремительно
Пустились мавры в Африку бежать,
Прабабка донны Юлии осталась
В Испании и вскоре обвенчалась

С одним идальго. Кровь ее и род
Упоминать, я думаю, не лестно:
Досадного скрещения пород
Не любят наши гранды, как известно,
А потому они из года в год
Берут себе в супруги повсеместно
Своих племянниц, теток и кузин,
Что истощает род не без причин.

Но это нечестивое скрещенье
Восстановило плоть, испортив кровь.
Гнилое древо вновь пошло в цветенье;
Наследники дородны стали вновь,
А дочери — так просто загляденье.
(Мне, впрочем, намекали, что любовь,
Законом не стесненная нимало,
Прабабке нашей донны помогала!)

Сей обновленный род и цвел и рос,
Давал побеги, листики и почки.
Ему последний отпрыск преподнес
Прекрасный дар в лице последней дочки:
Она была прелестней всяких грез
(Я говорил об этом с первой строчки),
Милее розы и нежней зари
И замужем была уж года три.

Ее глаза (охотник я до глаз!)
Таили пламя гордости и счастья,
Как темный полированный алмаз.
В них было все: и солнце и ненастье;
А главное, мелькало в них не раз
Какое-то — не то что сладострастье,
А тайное движение мечты,
Разбуженной сознаньем красоты.

На лоб ее прекрасный и открытый
Ложились кольца шелковых волос,
Румянец озарял ее ланиты,
Как небеса — зарницы теплых гроз;
Она была стройна, как Афродита:
А статность — я хочу сказать всерьез —
Особенно в красавицах ценю я:
Приземистых толстушек не терплю я.

Вполне корректен был ее супруг
Пятидесяти лет. Оно обычно,
Но я бы променял его на двух
По двадцать пять. Ты скажешь: неприлична
Такая шутка? Полно, милый друг, —
Под южным солнцем все звучит отлично!
Известно, у красавиц не в чести
Мужья, которым больше тридцати.

Печально, а придется допустить,
Что вечно это солнце озорное
Не хочет бедной плоти пощадить:
Печет, и жжет, и не дает покоя.
Вы можете поститься и грустить,
Но сами боги в результате зноя
Нам подают губительный пример.
Что смертным — грех, то Зевсу — адюльтер!

О, нравственные северные люди!
О, мудрый климат, где любой порок
Мороз и успокоит и остудит!
Снег, я слыхал, Антонию {422} помог…
На севере любовников не судят,
Но с них берут порядочный налог
Судейские, признавшие недаром
Порок довольно выгодным товаром.

Муж Юлии, Альфонсо, я слыхал,
Был — по своим годам — мужчина в силе;
Их брак довольно мирно протекал,
Зазорного о них не говорили.
Он никогда жену не упрекал,
Но подозрения его томили:
Он, говоря по правде, ревновал,
Но признаков того не подавал.

В нежнейшей дружбе — странный род влеченья! —
С Инесой донна Юлия была,
Она, однако, не любила чтенья,
Пера же просто в руки не брала.
Но, впрочем, я слыхал предположенье
(Хотя молва завистлива и зла),
Что в юности Альфонсо и Инеса
Окутывались облаком Зевеса {423} .

И, сохраняя дружбу прежних дней —
Конечно, в форме сдержанной и милой, —
Инеса (этот метод всех умней)
Его супругу нежно полюбила:
Нежней сестры она бывала с ней
И вкус Альфонсо каждому хвалила, —
И сплетня, как живуча ни была,
А укусить Инесу не могла.

Я сам не разобрался, видит бог,
Как Юлия все это принимала.
Спокойно, без волнений и тревог
Ее существованье протекало,
И вымысел смутить ее не мог,
И ревности она не понимала:
Не разрешала пагубных проблем
И не делилась тайнами ни с кем.

Жуан любил, играя, к ней ласкаться.
И в этом ничего плохого нет:
Когда ей — двадцать, а ему — тринадцать,
Такие ласки терпит этикет.
Но я уже не стал бы улыбаться,
Когда ему шестнадцать стало лет,
Ей — двадцать три, а три коротких года
Меняют все у южного народа!

И он переменился и она:
Они при встречах стали молчаливы,
Он был смущен, а донна — холодна,
И только взоры их красноречивы.
Она понять бы, кажется, должна
Значенье сей тревоги справедливой,
А не видавший моря Дон-Жуан
Не сознавал, что видит океан!