Джордж Гордон Байрон - Паломничество Чайльд-Гарольда. Дон-Жуан

Грозило ль это ей? О, никогда!
Сама вражда пред нею отступила.
Была добра, прекрасна, молода,
Супруга, мать — и все взяла могила!
Как много уз в тот день судьба разбила
От трона и до нищенских лачуг!
Как будто здесь землетрясенье было,
И цепью электрическою вдруг
Отчаянье и скорбь связали все вокруг,

Но вот и Неми {367} ! Меж цветов и трав
Покоится овал его блестящий,
И ураган, дубы переломав,
Подняв валы в пучине моря спящей,
Ослабевает здесь, в холмистой чаще,
И даже рябь воды не замутит,
Как ненависть созревшая, хранящей
Спокойствие, бесчувственной на вид, —
Так кобра — вся в себе, — свернувшись в кольца, спит.

Вон там, в долине, плещется Альбано,
Там Тибр блестит, как желтый самоцвет,
Вон Лациум {368} близ моря-океана,
Где «Меч и муж» {369} Вергилием воспет,
Чтоб славил Рим звезду тех грозных лет {370} .
Там, справа, Туллий {371} отдыхал от Рима,
А там, где горный высится хребет,
Та мыза, что Горацием любима,
Где бард растил цветы, а время мчалось мимо.

Но к цели мой подходит пилигрим,
И время кончить строфы путевые.
Простимся же с приятелем моим!
Последний взгляд возлюбленной стихии,
На чьи валы туманно-голубые
Мы в этот час глядим с Альбанских гор.
О море Средиземное! Впервые
В проливе Кальп {372} ты наш пленило взор,
И на Эвксинский Понт {373} нас вывел твой простор

У синих Симплегад {374} . Прошло немного,
Зато каких тяжелых, долгих лет!
Какая нами пройдена дорога
И скольких слез храним мы горький след!
Но без добра недаром худа нет.
Мы также не остались без награды:
По-прежнему мы любим солнца свет,
Лес, море, небо, горы, водопады,
Как будто нет людей, что все испортить рады.

О, если б кончить в пустыни свой путь
С одной — прекрасной сердцем и любимой, —
Замкнув навек от ненависти грудь,
Живя одной любовью неделимой.
О море, мой союзник нелюдимый,
Ужели это праздная мечта?
И нет подруги для души гонимой?
Нет, есть! и есть заветные места!
Но их найти — увы, задача не проста.

Есть наслажденье в бездорожных чащах,
Отрада есть на гарной крутизне,
Мелодия в прибое волн кипящих
И голоса в пустынной тишине.
Людей люблю, природа ближе мне.
И то, чем был, и то, к чему иду я,
Я забываю с ней наедине.
В себе одном весь мир огромный чуя,
Ни выразить, ни скрыть то чувство не могу я.

Стремите, волны, свой могучий бег!
В простор лазурный тщетно шлет армады
Земли опустошитель, человек.
На суше он не ведает преграды,
Но встанут ваши темные громады,
И там, в пустыне, след его живой
Исчезнет с ним, когда, моля пощады,
Ко дну пойдет он каплей дождевой
Без слез напутственных, без урны гробовой.

Нет, не ему поработить, о море,
Простор твоих бушующих валов!
Твое презренье тот узнает вскоре,
Кто землю в цепи заковать готов.
Сорвав с груди, ты выше облаков
Швырнешь его, дрожащего от страха,
Молящего о пристани богов,
И, точно камень, пущенный с размаха,
О скалы раздробишь и кинешь горстью праха.

Чудовища, что крепости громят,
Ниспровергают стены вековые —
Левиафаны боевых армад,
Которыми хотят цари земные
Свой навязать закон твоей стихии, —
Что все они! Лишь буря заревет,
Растаяв, точно хлопья снеговые,
Они бесследно гибнут в бездне вод,
Как мощь Испании, как Трафальгарский флот.

Ты Карфаген, Афины, Рим видало,
Цветущие свободой города.
Мир изменился — ты другим не стало.
Тиран поработил их, шли года,
Грозой промчалась варваров орда,
И сделались пустынями державы.
Твоя ж лазурь прозрачна, как всегда.
Лишь диких воли меняются забавы,
Но, точно в первый день, царишь ты в блеске славы.

Без меры, без начала, без конца,
Великолепно в гневе и в покое,
Ты в урагане — зеркале Творца.
В полярных льдах и в синем южном зное
Всегда неповторимое, живое,
Твоим созданьям имя — легион,
С тобой возникло бытие земное.
Лик Вечности, Невидимого трон,
Над всем ты царствуешь, само себе закон.

Тебя любил я, море! В час покоя
Уплыть в простор, где дышит грудь вольней,
Рассечь руками шумный вал прибоя —
Моей отрадой было с юных дней.
И страх веселый пел в душе моей,
Когда гроза внезапно налетала.
Твое дитя, я радовался ей,
И, как теперь в дыханье буйном шквала,
По гриве пенистой рука тебя трепала.