Джордж Гордон Байрон - Паломничество Чайльд-Гарольда. Дон-Жуан

Так чувствовали персы в оны дни,
На высях гор верша богослуженье.
Лицом к лицу с природою они
В молитве принимали очищенье —
Не средь колонн, не в тесном огражденье.
Сравни тот храм, что строил грек иль гот,
С молельнею под небом, в окруженье
Лесов и гор, долин и чистых вод,
Где не стеснен души возвышенный полет.

Но как темнеет! Свет луны погас.
Летят по небу грозовые тучи.
Подобно блеску темных женских глаз,
Прекрасен блеск зарницы. Гром летучий
Наполнил все: теснины, бездны, кручи.
Горам, как небу, дан живой язык,
Разноречивый, бурный и могучий,
Ликуют Альпы в этот грозный миг,
И Юра в ночь, в туман им шлет ответный клик.

Какая ночь! Великая, святая,
Божественная ночь! Ты не для сна!
Я пью блаженство грозового рая,
Я бурей пьян, которой ты полна.
О, как фосфоресцирует волна!
Сверкая, пляшут капли дождевые.
И снова тьма, и, вновь озарена,
Гудит земля, безумствуют стихии,
И сотрясают мир раскаты громовые.

Здесь, между двух утесистых громад,
Проложен путь беснующейся Роной.
Утесы, как любовники, стоят,
Когда они любовью оскорбленной
И злобой, в пепле нежности рожденной,
Как бездною, разделены навек,
И май сердец, в цвету испепеленный,
Две жизни ввергнул в вечный лед и снег
И на сердечный ад изгнанников обрек.

Где Рона буйно об утесы бьет,
Там ярых бурь приют оледенелый.
Их сонмы там — и там передает
Одна другой пылающие стрелы.
Вот вспыхнул сноп, извилистый и белый,
И, раздвоившись, ринулся в пролет.
Он понял: там Отчаянья пределы,
Там все разрушил Времени полет,
Так пусть же молния последнее убьет.

Ночь, буря, тучи, взрывы молний, гром,
Река, утесов черные громады,
Душа, в грозе обретшая свой дом, —
До сна ли здесь? — Грохочут водопады,
И сердца струны откликаться рады
Родным бессонной мысли голосам.
Куда ты, буря, гонишь туч армады?
Иль бурям сердца ты сродни? Иль там,
Среди орлиных гнезд, твой облачный сезам?

О, если бы нашел я воплощенье
И выразил хотя б не все, хоть часть
Того, что значит чувство, увлеченье,
Дух, сердце, разум, слабость, сила, страсть.
И если б это все могло совпасть
В едином слове «молния» и властно
Сказало бы, что жить дана мне власть, —
О, я б заговорил! — но ждать напрасно:
Как скрытый в ножнах меч, зачахнет мысль безгласно.

Восходит утро, — утро, все в росе,
Душисто, ярко и, как розы, ало,
И так живит, рассеяв тучи все,
Как будто смерти на земле не стало.
Но вот и день! И снова все сначала:
Тропою жизни — дальше в путь крутой!
Лемана зыбь, деревьев опахала —
Все будит мысль и говорит с мечтой,
Вливая в путника отраду и покой.

Кларан, Кларан! Приют блаженства милый!
Твой воздух весь любовью напоен.
Любовь дает корням деревьев силы,
Снегов альпийских озаряет сон.
Любовью предвечерний небосклон
Окрашен, и утесы-великаны
Хранят покой влюбленного, чтоб он
Забыл и свет, и все его обманы,
Надежды сладкий зов, ее крушений раны.

В Кларане всё {227} — любви бессмертной след,
Она везде, как некий бог, который
Дарует тварям жизнь, добро и свет.
Здесь трон его, ступени к трону — горы,
Он радужные дал снегам уборы,
Он в блеске зорь, он в ароматах роз,
Его, ликуя, славят птичьи хоры,
И шорох трав, и блестки летних рос,
И веянье его смиряет ярость гроз.

Все — гимн ему. И темных сосен ряд
Над черной бездной — сень его живая, —
И звонкий ключ, и рдяный виноград,
И озеро, где нежно-голубая,
К его стопам незримым припадая,
Поет волна, и тень седых лесов,
Где зелень, как Веселье, молодая,
Ему и всем, кто с ним прийти готов,
В безлюдной тишине дарит радушный кров.

Там среди пчел и птиц уединенье,
Мир многоцветен там и многолик,
Там краткой жизни радостно кипенье,
И бессловесный ярче слов язык.
Вот сквозь листву горячий луч проник,
В ручье проворном блики заблестели,
И Красота во всем, и ты постиг,
Что этот запах, краски, свист и трели —
Все создала Любовь для некой высшей цели.

Кто гнал любовь, здесь устремится к ней
И тайн ее волшебных причастится,
А любящий начнет любить сильней
И не захочет с пустынью проститься,
Куда людскому злу не докатиться.
Любовь растет иль вянет. Лишь застой
Несвойствен ей. Иль в пепел обратится,
Иль станет путеводною звездой,
Которой вечен свет, как вечен мира строй.