Милая родина наша,
Ты-то когда расцветешь?
Аналогичным художественным приемом написана и «Элегия». Здесь поэт рисует величественную панораму спящей природы, лунной ночи. В мире воцарился покой и сон, лишь изредка нарушаемый стоном. И резким диссонансом этой очаровательной картине звучат слова лирического героя, отвергающие сон и бездействие и выражающие стремление народа к пробуждению:
Стою один… И тень от горных кряжей
Лежит внизу, печальна и темна.
О господи! Всё сон да сон… Когда же,
Когда же мы воспрянем ото сна?
В этом стихотворении на язык лирики переложена мысль, которая была высказана поэтом ранее в «Записках проезжего»: полный тревог и страданий день лучше покойного и мирного сна ночи. «Элегия» относится к тем образцам реалистической лирики, в которых картины природы органически сливаются с переживаниями лирического героя.
Илья Чавчавадзе прибегал к многообразным поэтическим жанрам. В его поэтическом арсенале — острое оружие сатиры, которым он беспощадно разил хозяев тогдашней жизни и всех раболепствовавших перед ними.
Среди образцов его сатирической поэзии выделяются стихотворения «Как поступали, или История Грузии XIX века» и «Счастливая нация». Первое обличало грузинскую дворянскую знать, которая, угнетая бесправный народ, вела паразитический образ жизни. С еще большей суровостью обличал поэт бездеятельность, моральную и умственную деградацию дворянского сословия в другом сатирическом стихотворении — «Счастливая нация».
Однако Илья Чавчавадзе не ограничивался только острой и поистине сокрушительной сатирой. Действенная сила его патриотической лирики в том и заключалась, что в ней отчетливо звучал ободряющий голос, рождающий веру и боевой энтузиазм. Светлым оптимизмом дышит стихотворение «Славная родина, что ты сегодня грустна?..», в котором поэт воспевает неиссякаемые силы народа, боевой порыв молодежи, призванной возродить отчизну:
Старых не стало, зато молодые пришли
И восстановят величье любимой земли.
…Младшие выросли — крепкий, упорный народ.
Им ты всечасно предмет и забот и работ.
Им ты доверься, они не изменят тебе,
Доблестью их просияешь в превратной судьбе.
Родина, клад мой бесценный, зачем ты грустна?
(«Славная родина, что ты сегодня грустна?..»)
С таким воодушевляющим словом обращался поэт к родине. Его «Колыбельная» («Нана») — гимн самоотверженности и бесстрашия в борьбе за свободу.
Сердце разожги огнем,
Ринься на врага, как гром!
Не жалея юной жизни,
Подари ее отчизне! —
поет мать лежащему в колыбели младенцу. Нетрудно понять, с какой силой отзывались в народном сердце слова поэта:
Сладкая родная грудь,
Смертоносным ядом будь
Для того, кто милой жизни
Не отдаст своей отчизне,
Чтоб вовек жила она!
Или же:
В том, дитя, величье есть:
В жертву жизнь свою принесть —
Стать бессмертным, умирая
За судьбу родного края!
В ряде стихотворений Илья Чавчавадзе прибегал к аллегорической форме воплощения своего идеала. Образцом такой аллегорической лирики является «Базалетское озеро» — стихотворение, которым завершилось поэтическое творчество Ильи Чавчавадзе.
Украшением гражданской лирики поэта справедливо считаются поистине неувядаемые стихи, в которых поэт рисует тяжелую участь трудового человека в условиях крепостного строя.
В одном из лучших его стихотворений «Пахарь» крестьянин, сознающий весь ужас своего положения, обращается к быку:
Вол мой, Лаба, общею судьбою
Мы к земле прикованы с тобою.
Будем лямку преданно тянуть,
Завершать безрадостно свой путь,
Резать пашню без конца, без края,
Глыбы дерна потом орошая.
По своему подневольному положению в крепостническом обществе крестьянин был приравнен к волу, его так же обрекали на изнурительный беспросветный труд, плодами которого безраздельно пользовались помещики. Крестьянин же, в котором пока еще не пробудилось чувство протеста и сознание возможности противодействия злу, как бы смирившись с судьбой, говорит своему Лабе:
Верь, мой Лаба: мне и жизнь сама —
Тяжелее твоего ярма.
Что ж грустить? Судьба твоя такая —
Верный плуг тянуть не уставая.
Старого товарища любя,
Ты корми его, как он — тебя!
Пахарь хорошо знал, что ярмо вола ничем не отличалось и уж во всяком случае было никак не тяжелее того ярма, под которым стонало трудовое крестьянство, и поэтому он считал рабочего вола своим собратом по неволе.
Читать дальше