Тимур Горяев - Шпаргалки для боссов. Жесткие и честные уроки управления, которые лучше выучить на чужом опыте

«Надо делиться» – этот лозунг всегда приветствуется чиновниками, всегда приветствуется плебсом. Люди труда – те, кто реально согнулся у станка, они всегда будут за тех, кто призывает делиться. Это же для них возвращение самоуважения, избавление от ощущения собственной ничтожности. В этой фразе «Надо делиться» для них заключен огромный искупительный смысл: «Я так плохо живу не потому, что я баран, в школе ленился, бухаю каждый день, ни к чему не стремлюсь, придя с работы, заваливаюсь у ящика и больше ничем не занимаюсь, даже семейную жизнь не смог выстроить… ну то есть вообще везде лох». Нет, этот лозунг говорит им про другое: «Друг, тебя обокрали с детства. Тебя не разглядели, тебя не поняли. Но мы заставим поделиться тех, кто удачу поймал за хвост». А о том, что ловля удачи – это тяжелый и опасный труд, доступный не всем, – никто же не говорит.

Российские люди сентиментальны – из них слезу выбить очень просто. А еще они готовы легко распоряжаться чужими деньгами. Поэтому я привык, что от сотрудников компании бесконечно поступали инициативы «давайте поможем детскому дому», «давайте поможем питомнику» и ни разу не было письма со справедливой, я считаю, формулировкой: «Дорогой товарищ директор, я прошу вашего разрешения перечислить половину моей зарплаты в детский дом. Если вы хотите – можете присоединиться своими личными средствами».

Я в благотворительность никогда не верил, более того, считал это занятие вредным и неправильным, но, когда количество таких запросов стало критическим, а заодно чтобы в нас перестали тыкать пальцем как в бессердечных и бессовестных наживал, я все-таки задумался над такой благотворительной программой, за которую было бы не стыдно. Я хотел с легким сердцем подписывать документы об оплате чего-то там. Так родилась программа «Деньги творят чудеса», которая была «опроцедурена» и забюджетирована, как и любой другой документ в компании.

Суть программы была простой: мы ежемесячно выделяли строго определенную сумму на лечение детей, которых предварительно отобрал совет из главврачей трех детских больниц города. Врачи должны были включить в список умственно сохранных детей (это было мое условие), единственная препона избавления от недуга у которых – деньги. То есть сложная операция или дорогое лечение полностью восстановили бы здоровье ребенка.

Эта программа очень успешно работала. Мы вернули к нормальной жизни десятки детей. Правда, меня напрягал один факт: от родителей спасенных детей ни компания, ни врачи, которые отбирали медкарты, не получили и «спасибо». Всего пять-шесть родителей написали письма с благодарностью – это ничтожный процент. Конечно же, мы не для получения похвал работали, но это показательно. Кстати, у одной из мам, ребенку которой наша компания помогала, я однажды спросил: «А вам не странно, что главврачи тратили личное время, чтобы работать в программе, мы тратили деньги, а обратной связи от родителей нет?» Она ответила очень душевно: «Так вы же все это для рекламы делаете».

Узнав про эту программу, на проходную концерна, помню, рвалась одна мамашка. Я решил с ней поговорить и пригласил в кабинет. Она с порога энергично начала, что, мол, очень поздно узнала о программе, а ребенка надо срочно спасать, вы должны, вы обязаны… Я сразу осадил ее тем, что никому ничего не должен. А потом задал несколько уточняющих вопросов. Выяснилось, что и она, и ее муж работают – получают по 20 000 в месяц. Ребенок в семье один. Квартира есть, и в собственности. Операция стоит 150 000. И тогда я задаю главный вопрос этой маме: «Сколько на сегодня собрали сами?» Ее ответ меня почему-то не удивил: «Ну что мы эти копейки будем считать?»

То есть она пришла у меня клянчить деньги, а сама не готова отдать 100 рублей. Я уж не говорю про то, что мысль продать квартиру и переехать в съемную им и в голову не приходила. В конце она, не сказав ни слова больше, хлопнула дверью и ушла. И таких эмоциональных разговоров было много. Одна тетенька меня поймала в городе: «Я вас знаю в лицо, помогите! Дочке нужно заменить тазовый сустав – сделайте». – «Что значит “сделайте”? Обращайтесь по форме – сделаем». – «Не хочу я в вашем формализме тонуть. Дайте команду, пусть помогут ребенку. И у вас совесть чиста…» Я тогда ей ответил, что можно полы пойти где-то помыть в подъездах. Потому что моя мама воспитывала нас с братом, и, когда в семье не было денег, она днем работала директором Дома культуры, а вечером в соседнем кинотеатре мыла полы, чтобы получить половину зарплаты уборщицы. Я всю жизнь считал, что это нормально. А вот быть цепким попрошайкой с чувством правоты и громко требовать – ненормально, хоть и очень типично. Я в конце разговора ею был проклят, разумеется. Другого и не ждал.