Николай Придворов - Институт свободы совести и свободы вероисповедания в праве современной России

Отметим, что светский характер государства не означает, что оно никак не взаимодействует с религиозными организациями. Государство издает законы, обеспечивающие претворение в жизнь свободы совести, и устанавливает конкретные, обязанности и ответственность за ее нарушение. Оно регулирует предоставление религиозным организациям налоговых и иных льгот; оказывает финансовую, материальную и иную помощь религиозным организациям в реставрации, содержании и охране зданий и объектов, являющихся памятниками истории и культуры, а также в обеспечении преподавания общеобразовательных дисциплин в образовательных учреждениях, созданных религиозными организациями в соответствии с законодательством Российской Федерации об образовании. Финансирование реставрации, содержания и охраны зданий и объектов, являющихся памятниками истории и культуры вообще трудно назвать помощью, так как эти объекты находятся в государственной или муниципальной собственности, то есть государство как собственник несет бремя содержания своего имущества. Предоставление такой помощи не нарушает провозглашенного принципа отделения религиозных объединений от го ударства, поскольку она:

а) предоставляется независимо от конфессиональной принадлежности,

б) выходит за собственно религиозные рамки и имеет общественную и государственную значимость.

Конституция Российской Федерации в статье 28 закрепляет право на свободу совести и свободу вероисповедания. При анализе формулировки данной статьи, обращает внимание неопределенность действующей терминологической конституционной конструкции. В статье зафиксировано, что «каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания…»; получается, что на конституционном уровне свобода совести хотя формально и связывается со свободой вероисповедания, однако не отождествляется с ней. Следовательно, согласно Конституции, это самостоятельные понятия, каждое из которых должно иметь специфическое юридическое наполнение, однако дальнейшее содержание названной статьи Конституции опровергает это. Свобода совести и свобода вероисповедания рассматриваются как единое понятие, то есть, согласно конституционно-правовому содержанию и смыслу ст. 28, свобода совести и свобода вероисповедания составляют единое понятие и единый правовой институт, но исследователи иногда противопоставляют категории «свобода совести» и «свобода вероисповедания», а иногда используют как синонимы.

В данном исследовании мы исходим из того, что свобода совести и свобода вероисповедания является комплексным интегральным институтом и его терминологическое разделение не целесообразно. Неопределенность действующей терминологической конституционной конструкции может негативно сказаться на законотворческой деятельности и правоприменительной практике.

В настоящее время свобода совести и вероисповедания, призванная быть средством защиты человека и общества от идеологического господства любых доктрин и структур и непременным условием правовой демократии, находится в глубоком системном кризисе, а тенденции выхода из кризиса многими исследователями оцениваются как отрицательные. Так, Лоуренс Юззелл считает, что «вероятным сценарием развития реализации права на свободу совести и вероисповедания может быть «советизация» Конституции 1993 г., ее постепенное превращение в декларацию бессмысленных «прав», постоянно нарушаемых на практике» [109].

Одной из важнейших составляющих российского законодательства, регулирующего институт свободы совести, являются общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации. Впервые в истории России в Конституцию (ч. 4 ст. 15) включено положение, объявляющее общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры России частью ее правовой системы. Однако в правоприменительной практике важное значение приобретает вопрос о точном иерархическом положении принципов и норм международного права в рамках российской правовой системы. В этой связи отметим, что из смысла статьи 15 Конституции вытекает, что «общепризнанные принципы и нормы международного права» не обладают приоритетом по отношению к противоречащим им внутренним правовым актам, однако в случае обнаружения противоречия между международным договором и национальным законом правоприменительные органы должны руководствоваться не предписаниями закона, а нормами, содержащимися в договоре. Договор обладает приоритетом в отношении любых законов, как федеральных, так и законов субъектов Федерации, принятых до заключения договора или после того. В то же время, из части четвертой статьи 15 Конституции вытекает, что договоры обладают приоритетом только в отношении законов и не могут превалировать над положениями самой Конституции (приоритет Конституции вытекает также из содержания статьи 125 Конституции). Сказанное, по всей вероятности, относится и к федеральным конституционным законам, поскольку в статье 15 они прямо не упомянуты. Оценивая перспективы применения различных категорий норм, упомянутых в части 4 статьи 15, следует иметь в виду, что традиционно вопрос установления наличия и точного нормативного содержания «общепризнанных принципов и норм международного права» вызывает многочисленные споры среди специалистов конституционного и международного права [110].