Рихард Гаррис - Школа адвокатуры. Руководство к ведению гражданских и уголовных дел

для того, чтобы вызвать признаки мнимой болезни и тем объяснить его смерть. Здесь истина скрыта от нас. Но вопрос заключается в том, можете ли вы сомневаться, что ему был дан стрихнин в понедельник, и особенно во вторник, когда последовала смерть? И если те доказательства, которые будут вам представлены по этому поводу, окажутся для вас убедительными, вам придется решить, не было ли это сделано рукой подсудимого. Я представлю вам доказательства каждого из указанных мной положений; это займет, вероятно, немало времени; но это расследование необходимо для дела, и я уверен, что вы отнесетесь к нему с самым терпеливым вниманием. Я знаю, что защитником подсудимого является один из самых способных и красноречивых людей, когда либо украшавших собой нашу адвокатуру, и все, что можно сделать для него, будет сделано. Если в конце концов все приведенные доказательства не создадут у вас уверенности в его виновности,— не дай Бог, чтобы пострадал невинный. С другой стороны, если факты приведут вас к заключению, что он виновен, все высшие интересы общества требуют его осуждения».

Примерами перекрестного допроса и передопроса могут служить следующие отрывки из того же процесса. Джон Томас Гарланд, врач из Страффорда, высказался в том смысле, что внутренние органы Кука были здоровы и находились в нормальном состоянии и что в позвоночнике не было никаких указаний на причину смерти.

При перекрестном допросе он сказал: «У основания языка я нашел несколько увеличенных слизистых мешочков. Это были не гнойные образования, а застарелые увеличенные слизистые мешки. Их было довольно много, но я не думаю, чтобы они беспокоили больного. Они могли причинять боль, но лишь в незначительной степени. Не думаю, чтобы это были увеличенные гланды. Я не скажу, что легкие больного были в болезненном состоянии, но они не были и нормальны. Легкие были переполнены кровью, а сердце было пусто... Если бы мы нашли размягчение позвоночника, не думаю, чтобы это могло объяснить смерть г-на Кука. Размягчение позвоночника не могло бы вызвать столбняк. Оно могло бы вызвать паралич. Как врач, исследующий причину смерти, я не думаю, чтобы было нужно тщательное исследование позвоночника. Не знаю, по чьему предложению произведено было исследование позвоночника спустя два месяца после смерти, При исследовании позвоночника мы нашли некоторые признаки разложения, но я не думаю, что это могло помешать нашему исследованию. Я осмотрел труп, чтобы убедиться, не было ли указаний на венерическую болезнь. Я нашел некоторые указания этого рода- и следы старых зарубцованных язв».

В объяснениях этого эксперта, таким образом, не было указаний на повреждения, могущие вызвать столбняк.

При передопросе его генерал-атторнеем он показал: «Указаний на раны или ссадины, которые могли бы вызвать столбняк, не было. В легких не было изменений, которые могли объяснить наступление смерти. Сердце было здорово, и я объясняю его пустоту действием спазмов. Коль скоро сердце оказалось пустым, конечно, должна была наступить смерть. Конвульсивные сокращения мышц, удостоверенные показанием г-на Джонса, должны были, по моему мнению, вызвать пустоту сердца. В мозгу не было никаких болезненных изменений, а если бы и были, я никогда не слыхал и не читал, чтобы болезнь мозга могла вызвать столбняк. Описанные признаки болезни Кука не могут также быть объяснены и каким-либо растяжением позвоночника. Такого явления вообще не существует, и я не знаю такой болезни спинного мозга, которая могла бы вызвать столбняк».

В числе свидетелей был лаборант Лондонского университета, производивший первое вскрытие. Его допрашивал г-н Гров. Он установил следующее: «Тетанические судороги происходят от расстройства спинного мозга. Эти расстройства не всегда поддаются наблюдению. При исследовании внутренностей человека, если существует предположение о смерти от tetanus’a, необходимо прежде всего исследовать позвоночник. При первом вскрытии было исследовано около полувершка позвоночника ниже отверстия черепа».

Барон Альдерсон остановил допрос замечанием: «Мне казалось бы благоразумнее воздержаться от допроса студента, когда здесь собраны лучшие врачи столицы».

Так, по-видимому, и смотрели на дело обвинители. Этого свидетели не подвергали ни перекрестному допросу, ни передопросу. Я упоминаю об этом в виде указания на ценность собираемых доказательств. Добросовестность этого свидетеля не возбуждала никаких сомнений; но недостаток опыта делал его объяснения ничтожными по сравнению с предстоявшими отзывами величайших медицинских авторитетов. По всем вероятиям, этот свидетель вовсе не был бы вызван, если бы не присутствовал при первом вскрытии. Его отсутствие могло бы быть истолковано защитой в неблагоприятном смысле для обвинения. Нередко приходится вызывать свидетеля при полном сознании, что как его показания о фактах, так и оценка фактов в его словах никакими уликами служить не могут.