Гавриил Кротов - По существу дела. Приговор 1968 года за антисоветскую деятельность

Обещая писать правду и только правду, я считаю себя не вправе писать о лагерях и колониях строгого и особого режима, о которых я достаточно слышал. Я буду говорить только о том, что вижу своими глазами, испытываю на себе, и доказать всё это могу в любое время.

При чтении повести Солженицына вам бросится в глаза, что люди, попавшие в лагерь, потеряли не только представление о нормальном человеческом быте, но и о нормальной человеческой речи. «Шулюмка», «шмон», «вертухай», «шнырь», «кум», «стукач» и т. п. Как получилось, что высокоинтеллектуальные люди овладели этим лексиконом, забыв обычную человеческую речь? Да так же, как забыли они нормальный человеческий быт и смирились с грязью быта, морали, лексикона. К этому ведёт вся система наших мест заключения, которые лицемерно называются исправительными .

Места заключения при современной системе стали не местом исправления людей, а местом подавления волевых качеств и даже местом распространения преступности, своего рода институтом усовершенствования преступности.

«Тюрьма по сути своей – вещь жестокая, даже если в камерах или лагерных бараках стоят цветочки…».

«…Они были жертвами, а не преступниками…».

Так продолжает свою проповедь «подручный» Ник. Кружков. Дескать, то, что считалось жестоким по отношению к осуждённым по 58 ст. УК, то естественно и допустимо по отношению к людям, осуждённым за уголовные преступления.

Отойдём на некоторое время от судьбы людей, осуждённых по статьям Уголовного кодекса за политические убеждения, когда арестуют за язык, а судят за… другие органы тела. Это бунтари-одиночки. Организованные и наиболее активные просто исчезают «в сияньи голубого дня».

Остановимся на уголовниках, преступниках, на людях, которые вызывают у вас отвращение, брезгливость, презрение – чувства, которые настойчиво прививают нам «подручные», но талант художника, давшего нам роман «Отверженные» и рассказ «Клод Гё», заставляет нас по-иному взглянуть на преступников. Примерно так, как глядели на этот вопрос люди 1919—29 годов, когда намеревались «церкви и тюрьмы сравнять с землёй», бороться за сознание человека, исправлять социально изуродованных людей.

Недаром первый Уголовный кодекс предполагал по предложению Ленина предельный срок заключения 5 лет, и только при условиях крупного организованного бандитизма, спекуляции, погромов, налетов решили повысить «высшую меру социальной защиты» до десяти лет.

Прошло 25 лет. Власть окрепла, сознание повысилось, возможность честно трудиться, обеспечить себя, не прибегая к проституции и краже, стала более высокой, и срок наказания был повышен до 25 лет, которые давались с лёгкостью угощения стаканом воды.

В чём же дело? Почему произошло такое отступление?

Да просто понадобилась дешёвая, беспрекословная рабочая сила, которую можно было бросить туда, куда трудно было заманить даже «длинным рублём» вольных людей: Магадан, Колыма, Воркута, Кольск, Якутия, таёжный лесоповал.

Раз в этом деле преследовался хозяйственно-экономический интерес, то малые сроки не давали эффекта. Хозяйственный эффект, интересы строительства, а не судьба живых людей были здесь основой. Люди эти вычёркивались из числа граждан и становились париями, судьбой которых был лагерь.

Даже отбыв срок, освободившись по звонку или по зачётам, человек настолько отвыкал от нормальной человеческой жизни, насколько пропитывался лагерной гнилостью. Возвращаясь на волю, такой человек организовывал вокруг себя компанию, привлекая малолеток, и поздно или рано снова попадал в лагерь.

Репрессии усиливались, а преступность росла.

Мы не знаем статистических данных, а узнав, пришли бы в ужас.

В чём же дело? Какая закономерность действовала здесь?

Простая.

Произвол, но с благими намерениями для страны. Что стоило смахнуть со счёта миллионы людей, целые области – например, осетин, крымских татар, калмыков и т. д. Это давало возможность с хозяйственным эффектом использовать излишки людей, решая вопрос безработицы, «лишних ртов», о которых сейчас не стесняются говорить с высоких трибун.

Угробить тысячи и тысячи живых людей на лесоповале, в урановых рудниках, на земляных работах Абакан – Тайшет, канале Волго-Дон и даже на «комсомольской стройке» города-спутника в Крюкове под Москвой, где работало до 80.000 зэков. Вот к чему ведёт погоня за хозяйственными эффектами. Вернее, погоня за созданием себе имени в истории. Хотя Герострат был прямее в этом стремлении.