Роман Рувинский - Правопорядок в период глобального кризиса - трансформации, тенденции, угрозы

Важно отметить и то, что даже наличие законодательно предусмотренной возможности прибегнуть к неким чрезвычайным полномочиям не означает автоматически, что власть такими полномочиями воспользуется и сделает это надлежащим образом. Помимо формально, т. е. «на бумаге», существующих механизмов должна наличествовать реальная политическая воля и умение воспользоваться этими механизмами. Когда дальнейшее существование прежнего государственного строя висит на волоске, когда борьба за умы граждан уже проиграна, когда оппозиционной фракции общества не хватает лишь искры, чтобы зажечь пожар восстания, тогда введение чрезвычайного правового режима может озлобить народные массы, подтолкнуть их к скорейшему демонтажу прежнего правопорядка. Насилие государства может натолкнуться на ещё большее насилие со стороны сил, ему противостоящих, и тогда деструкция правопорядка начинает восприниматься обществом как ответная мера на «антидемократичные», «диктаторские», «тиранические» чрезвычайные меры законных институтов власти.

Истории известно немало примеров, когда власть, оказавшись один на один с кризисной ситуацией, бросающей вызов политическому будущему правящей элиты и даже будущему самой государственности, проявляла либо фатальную бездеятельность, либо же, напротив, чередой жёстких, но неумелых действий добивалась эффекта, ровно обратного ожидаемому. Как мы помним, первой русской революцией обернулся бездарный и безосновательно жестокий разгон мирного шествия рабочих Санкт-Петербурга 9 января 1905 года, вошедший в учебники под именем «Кровавого воскресенья». Подобным образом, к ускорению процессов развала СССР и смены российской правящей элиты привело образование 18 августа 1991 года Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП СССР), объявление им чрезвычайного положения [59]и дальнейшие нерешительные действия, обнажившие неспособность советского руководства предпринимать оперативные и эффективные меры по реализации заявленного. Государственным переворотом, потерей территориальной целостности и началом кровопролитной гражданской войны обернулось принятие на Украине в январе 2014 года пакета законов, инициированных президентом Виктором Януковичем и тут же заклеймённых оппозицией как «законы о диктатуре» или «диктаторские законы» [60]. Эти трагичные страницы истории, как представляется, весьма полезно было бы специально изучать юристам, уверенным в том, что правовыми средствами можно справиться практически с любой негативной ситуацией.

Итак, чрезвычайные правовые меры совершенно не гарантируют устранение кризисной ситуации, угрожающей правопорядку. Также они вряд ли могут рассматриваться в качестве универсального средства против кризисов в праве, поскольку их содержание в основном исчерпывается экстренным повышением интенсивности (и результативности) деятельности государственного аппарата, что, к сожалению, не всегда позволяет решить подлинную проблему. Иными словами, если каким-то органам и должностным лицам государства просто не хватает более широких полномочий для того, чтобы по-настоящему эффективно исполнять свои функции, то актуальной задачей и правда может стать предоставление им этих дополнительных полномочий, определённое «развязывание рук», избавление от излишне стесняющих рамок ординарного законодательства (это помогает, например, при народных волнениях, плохо подготовленных и не обусловленных неразрешимыми противоречиями; это помогает в ситуациях стихийных бедствий, когда в кратчайшие сроки требуется нормализация обстановки, и когда в отсутствие скорых положительных результатов госаппарат может быть обвинён в бездеятельности, неэффективности, недееспособности). Однако если причины кризиса фундаментальны, если кризис в действительности гораздо шире своих зримых проявлений, если он уже пустил свои метастазы в самые глубокие сферы жизни общества, то чрезвычайным правовым режимам остаётся лишь сражаться с его следствиями, отдельными проявлениями, и эта борьба не намного более целесообразна, чем борьба Дон-Кихота с ветряными мельницами. Кроме того, не следует забывать, что чрезвычайные правовые режимы, экстраординарные органы и должностные лица с исключительными полномочиями так или иначе являются правовыми институтами, встроенными в существующий правопорядок. Если этот порядок сам по себе испытывает глубочайшие перемены, если он уже в принципе не отвечает реально складывающимся (сложившимся) в обществе отношениям, тогда даже чрезвычайные его институты не способны спасти этот порядок от неминуемого крушения, ведь они – его неотъемлемая часть, пусть и располагающаяся на периферии нормативности.