Владимир Горохов - Законодатель. Том 1. От Саламина до Ареопага

И только сейчас тупоумный Фрасибул осознал весь ужас происходящего. Он догадался, в какую гибельную ловушку, в бездонную пропасть попали мегаряне. В его горделивых глазах вспыхнули молнии, а в голове загрохотали раскаты грома. Обезумев от ненависти, бессилия и своей тупости, в бешеной ярости, подобно Церберу, он резко прыгнул на Солона, будто этим мог изменить грядущее бедствие. Но предводитель афинян был готов к подобному развитию событий. Он ожидал неистовства пленника. Молниеносно сжав правую руку в мощный кулак, Солон со страшной силой вогнал его в лицо прыгнувшего на него мегарянина. Удар был столь сильным, что от сражённого, навзничь падающего Фрасибула закачало корабль. Из носа и рта нападавшего хлынули потоки крови.

– Да, уж воистину мегаряне боятся кулаков, – тихо сказал себе Солон.

Выплёвывая изо рта выбитые зубы, Фрасибул в ослепленьи снова ринулся на ненавистного ему противника. Окружавшие Солона воины обнажали было мечи, направив их на безумца, но афинский стратег решительно упредил всех крикнув:

– Не надо, я сам!

Он вновь укротил разъярённого пленника, нанеся ему разящий удар, подобный первому, на сей раз кулаком левой руки. Фрасибул, чья слава силача и воина ранее гремела в Мегарах и по всей Элладе, был низложен. Получив две страшных зуботычины, он стоял на коленях перед Солоном и, опёршись одной рукой о палубу, в полубеспамятстве издавал какие-то животные хрюкающие звуки.

– Заковать его в цепи и доставить в Афины, – приказал воинам афинский главнокомандующий.

Услышав эти слова, Фрасибул, словно проснувшись от кошмарного сна, широко открыл дикие глаза, бессмысленно осмотрелся вокруг, затем резко вскочил на ноги, будто почувствовал руками и ногами прикосновение раскалённых цепей и сделал какой-то совершенно невероятный прыжок в сторону однорукого Главкона, державшего обнажённый меч. Тот, не мешкая, молниеносно приставил меч к груди пленника и украдкой бросил взгляд на Солона, ожидая его приказа. Фрасибул же тем временем, не раздумывая, без страха и сомнений, голыми руками схватил лезвие меча и со словами «Этому не бывать! Такова моя последняя песнь!» резко направил его себе в сердце, и через несколько мгновений ниспустив дух, замертво распластался у ног Солона и Главкона. Позору и плену он предпочёл муки Аида. Находящиеся на корабле афиняне были крайне возбуждены и обескуражены произошедшим здесь. Некоторые ужаснулись; им стало жутко и дурно, по их телам пробежала неприятная дрожь.

– Имейте в виду, многие мегаряне подобны Фрасибулу, – обратился Солон к соплеменникам, окружавшим его. – Так что держите кулаки и оружие наготове. Все будьте предельно внимательны, не расслабляйтесь ни на мгновение.

Двое афинян хотели было выкинуть за борт безжизненное тело Фрасибула, но Солон не позволил им так поступить:

– Он хоть и наш противник, но всё же – человек, воин, и далеко не последний, впрочем, теперь уже обесславленный. Схороним его на Саламине. В Мегарах, я полагаю, места для его могилы не найдётся. Мрачная история. Таких «героев», как он, предают вечному забвению.

Тотчас Солон приказал Гиппонику вместе с двумя сотнями воинов пересесть на корабли мегарян и действовать по намеченному ранее плану. Сам же с остальными участниками похода, пересев в другие мегарские корабли, через час взял курс на саламинскую пристань. На всякий случай с собой взяли несколько девушек. Через некоторое время должны были подойти к пристани и афинские корабли.

К Саламину плыли медленно и молча. Все мысленно готовились к сражению и все, разумеется, сильно переживали. Крайне тревожным был Главкон. Его одолевали плохие воспоминания о прежних саламинских сражениях. Солон, видя это, решил немного скрасить грусть старого вояки и, нарушив всеобщее молчание, завёл с ним разговор.

– Что грустишь, Главкон? – спросил тихо главнокомандующий. – Иль ты не совсем готов к схватке?

– Готов, конечно, я готов, – волнуясь, ответил тот. – Но на душе очень тревожно.

– Боишься видимо поражения и смерти, или опасаешься чего-то другого?

– Я не боюсь смерти, но опасаюсь позорной смерти, такой, которая постигла Фрасибула. А потому и переживаю, – волнуясь произнёс Главкон.

– Это хорошо, что ты переживаешь. Излишнее спокойствие часто подводило людей, особенно в дни сражений.

– Моя тревога не столько за себя, сколько за тебя, Солон, и за наше общее дело. Я искренне желаю, чтобы твой план удался. Мне много довелось воевать, но ни один стратег не проявил такого глубокого ума, тонкого понимания вещей и твёрдости духа, как ты. Кто б мог подумать?