Олег Баев - Следователь (основы теории и практики деятельности)

Производя следственные действия, направленные на формирование доказательств на основе материальных следов (к примеру, осмотр места происшествия, обыск), в ряде случаев следователь обнаруживает и изымает объекты, точные наименования – и тем более качество – которых ему неизвестны. В таких ситуациях в протоколе надлежит прибегать от наименования объекта к его описанию; после чего в качестве самостоятельного следственного действия следует использовать помощь соответствующего специалиста, который даст компетентное заключение по этим вопросам.

Приведем несколько курьезный случай из следственной практики.

Следователь при обыске в жилище изъял женские наручные часы, полагая, что они могут иметь значение по расследуемому им уголовному делу. Ориентируясь на внешний вид, в протоколе обыска данный объект следователь обозначил, как «золотые часы женские марки «Заря» №…».

После того как было установлено, что изъятые часы не имеют значения для расследования, следователь вызвал лицо, у которого производил обыск, с целью возвращения их владельцу. Тот от получения часов отказался, заявив, что у него, согласно протоколу обыска (здесь он предъявил следователю копию врученного ему, как то и положено при производстве обыска, протокола), были изъяты часы золотые, а следователь возвращает ему часы не золотые, а позолоченные… [398]

И наконец: российское уголовно-процессуальное законодательство всегда повышенное внимание уделяло языку составляемых процессуальных актов, в первую очередь протоколов допроса. Это вполне объяснимо, ибо адекватность воспроизведения в них показаний допрашиваемых лиц во многом позволяет судить об их объективности, по сути, о самом качестве производства допроса.

Сказанное особо значимо для оценки достоверности тех показаний, от которых допрашиваемые по тем или иным причинам впоследствии отказались (либо в существенной части их изменили); следственная и судебная практика убедительно показывает, что наиболее распространенным объяснением этому данные лица называют то, что следователь «не так записал» их первоначальные показания.

И потому, оговорив, что показания свидетелей излагаются тем же порядком что и показания обвиняемых, в отношении составления протокола допроса последних неслучайно УУС указывал: «Показания обвиняемого записываются в первом лице собственными его словами без всяких изменений, пропусков и прибавлений. Слова и выражения простонародные, местные или не совсем понятые объясняются в скобках» (ст. 409).

«Показания и обвиняемых (и других допрашиваемых лиц – авт.) заносятся в протокол в первом лице и, по возможности, дословно», – указывалась в ст. 138 УПК РСФСР 1923 г, в ст. 151, 160 УПК РСФСР 1960 г.; это же требование содержит и ст. 190 действующего УПК.

И здесь, о чем так же наглядно свидетельствует следственная и судебная практика, возникает ряд прикладных «языковых», лингвистических проблем, несомненно и в высшей степени отражающихся на качестве самих допросов.

Первая из них связана с весьма сложным вопросом о соотношении объема сообщенной допрашиваемым информации с фиксируемой следователем в протоколе допроса.

Основываясь на известном в языковедении постулате об избыточности информации, содержащейся в устной речи по сравнению с речью письменной (а это обусловливает практическую невозможность либо как минимум нецелесообразность дословного воспроизведения в протоколе излагаемого допрашиваемым сообщения), Н. И. Порубов пришел к совершенно верному следующему выводу: «Протокол допроса, составленный следователем, представляет не стенограмму допроса, а его конспект, при котором словесная информация не теряется, а лишь уплотняется» [399].

А потому протокол допроса всего лишь есть результат «коллективного творчества» следователя и допрашиваемого. Излагая в протоколе показания допрашиваемого, практически всегда следователь их редактирует с учетом своего жизненного опыта, образования, интеллектуального развития, привычных для себя словесных штампов, бюрократизмов и т. п. Как сказано, во многом это и гносеологически, и филологически, и психологически объяснимо.

Главное же при этом то, чтобы показания были записаны «во-первых, так, чтобы, прочитав их, допрашиваемый убедился, что записаны действительно его слова; во-вторых, чтобы показания отражали индивидуальность личности допрашиваемого и, в-третьих, могли быть поняты и правильно истолкованы всеми, кто с ними знакомится» [400].