Питер Эверетт - Прогнившие насквозь [Тела и незаконные дела в главном морге Великобритании]

Я даже не отдавал себе отчета, насколько мужественной была Венди. Она сохраняла и терпение, и спокойствие, когда я был по уши втянут в операцию под прикрытием. Она позволяла мне срываться с места в любое время дня и ночи, по выходным и праздникам, пропуская семейные мероприятия, ведь вскрытие очередного трупа не могло ждать. Будучи акушеркой, она сталкивалась с немалыми переживаниями и в собственной работе. Постепенно проводя все больше времени вдали от морга, я начал понимать, насколько тяжело ей из-за меня приходилось, не говоря уже о моем маленьком сыне, который только пошел в школу. Я столько всего пропустил из его детства, что теперь меня передергивало от мысли, что я мог стать для него каким-то помешанным на смерти, зловещим незнакомцем. На самом деле, как потом рассказала мне Венди, я уже напугал его, когда он впервые пришел ко мне в больницу и увидел, как я расхаживал туда-сюда, словно зомби, с широко раскрытыми глазами и отсутствующим взглядом. Я даже не мог сосредоточиться на попытках Венди меня разговорить: был не состоянии связать все воедино. Она приняла мудрое решение больше не брать сына с собой в больницу, чтобы мое состояние не врезалось ему в память настолько, чтобы он боялся меня до конца своих дней.

Врачи все твердили мне, что я поправлюсь, но одна мысль о том, чтобы покинуть больницу, вызывала у меня панику, и я возвращался в свою кровать, где пялился на стену, пытаясь освободить разум от мыслей. Это оказалось невозможным: мысли о моей жизни и морге бурлили в голове, словно бумажные кораблики во время шторма. Мне хотелось объяснить, через что я прохожу, но было чрезвычайно сложно описать это человеку, который никогда не ощущал на себе, каково это – потерять контроль над своим разумом, сохранив при этом небольшую рациональную часть себя, способную наблюдать за происходящим в мучительном бессилии.

Врачи просто предоставили меня самому себе. Они не давали никаких лекарств, не проводили сеансов психотерапии – они просто дали мне время прийти в себя. А мне только и оставалось, что собраться с силами и держаться в надежде, что этот план сработает.

Когда минула первая неделя, я взял в привычку смотреть в окно, а когда было уже невмоготу, смотрел в стену, прерываясь только на еду. На второй неделе начали возвращаться эмоции: чувство вины и стыда за то, что не справился со своей работой, бывшей для меня моей сущностью, а также за то, что подвел свою семью, и за свою слабость, из-за которой поддался нервному срыву. Не так давно я прекрасно со всем справлялся и получал удовольствие от безумной загрузки на работе, ответственности и трудностей, которые мне подкидывал каждый день. Теперь же я не мог себе даже представить простого похода в супермаркет.

Наряду с этим появилась и злость на своего работодателя, на огромную несправедливость по отношению ко мне, и, думаю, именно это снова привело меня в движение. На десятый день я взял в руки ручку, нашел бумагу и принялся делать подробные заметки о проведенном в морге Саутуарка времени, собирая материалы, чтобы подать в суд против моего отстранения. Каждую заполненную страницу я крепил булавкой к стене у моей кровати, пока та не оказалась завешена от пола до потолка. Зашедший в палату врач сделал какие-то заметки, но трогать ничего не стал.

Один констебль из-за нервного срыва просто зашел в Темзу и утонул.

Пока я вспоминал последние шесть лет своей жизни, начали всплывать воспоминания, связанные с моим текущим состоянием. Порой я слышал от детективов истории про коллег, у которых случился нервный срыв, ставший смертельным. Один констебль зашел в Темзу и утонул, а инспектор уголовной полиции оставил на двери записку своей семье со словами: «Простите. Не заходите внутрь. Вызовите полицию». Он повесился прямо в гостиной. Старший инспектор вскрыл себе вены, когда его жена (с которой он разводился) подала на него ложное обвинение в домашнем насилии. Он выжил, но потерял работу. В то время я не обращал на эти истории особого внимания, ведь считал, что они про людей, которые недостаточно сильные, чтобы справиться с трудностями.

Я еще вспомнил, что у полиции был почетный список, в котором были увековечены имена офицеров, погибших при исполнении. На этот раз мне пришла в голову мысль, что, должно быть, многих погибших из-за своей работы полицейских в этом списке не было – тех, кого не стало не при исполнении.

Каждый из нас порой ошибочно считал себя неуязвимым, способным справиться со всем, в то время как, разумеется, на это не способен никто.