Россия, провозгласившая в своей Конституции курс на формирование правовой демократии и парламентаризма, вступила на этот сложный (особенно с учетом социокультурной специфики страны 36) путь в период, когда развитые демократии столкнулись с целым рядом системных проблем 37. В этой ситуации у противников демократии появились весьма серьезные дополнительные аргументы в пользу той или иной аристократической (можно сказать – меритократической) формы правления. Так, по мнению В. А. Четвернина, позиционирующего себя в качестве сторонника либертарного правопонимания, правовые нормы создаются «вовсе не парламентом, где группа интересов, имеющая по некоторому вопросу большинство, решает его по своему произволу», а профессионалами-юристами, которые, действуя в рамках «культуры правового типа», рассматривают вопросы «с точки зрения права, а не с позиции интересов людей» 38. Таким образом, получается, что право у него не является итогом либерально-демократической процедуры правообразования, основанной на принципе формального равенства, а представляет собой нормы, выработанные некими «учителями жизни», чье решение заведомо носит правовой характер. А такой подход по сути дела, тяготеет к той версии юснатурализма, в рамках которой право – конвенционально установленные принципы и нормы, выражающие представления о правах человека, характерные для наиболее развитых в правовом отношении государств как носителей «культуры правового типа».
Эти теоретические расхождения между юснатурализмом и либертарно-юридической теорией В. С. Нерсесянца в практической плоскости означают две разные стратегии правового развития России. Если естественно-правовая доктрина (в ее либеральной и даже либертарианской интерпретации) ориентирует прежде всего на подтягивание российской системы права до уровня заданных ей извне мировых стандартов прав и свобод человека, в формировании которых Россия пока что не принимает сколько-нибудь заметного участия, то либертарно-юридическая теория исходит из необходимости первоочередного обеспечения институциональных форм свободы (то есть соответствующих институтов правового государства), на базе которых должна сформироваться адекватная российским реалиям система права, отвечающая требованиям формального равенства. Речь идет о формировании национальных политико-правовых институтов, способных обеспечить достижение общественного договора по ключевым проблемам развития страны, на базе которого только и возможно выстраивать подлинно правовую (то есть договорную в своей основе) стратегию развития.
2. Принцип формального равенства как критерий оценки политико-правового развития советской и постсоветской России. Основные положения либертарно-юридической были намечены в общих чертах и (что гораздо сложнее) опубликованы автором в разгар советского «застоя». Первым шагом в данном направлении – в жесткой полемике с официальным легизмом советского образца – стало обоснование идеи разграничения права как принципа, правила и нормы, отвечающих сущностному критерию формального равенства, и закона как властного веления, которое может соответствовать праву (правовой закон) и не соответствовать праву (неправовой закон, являющийся выражением властного произвола). «Понятие «свобода», – подчеркивал автор, – диаметрально противоположно понятиям «произвол», «своеволие», «насилие» … Ценность права как раз и состоит в том, что право обозначает сферу, границы и структуру свободы, выступает как форма, норма и мера свободы, получившая благодаря законодательному признанию официальную государственную защиту» 39. В тот период жизни страны, когда основным социальным запросом, а точнее – глубокой внутренней потребностью общества, подавляемой авторитарным прессингом, было стремление к свободе в самых разных сферах общественной жизни, автор сделал акцент на осмыслении права как меры свободы человека от властного произвола и на понимании государства как правовой формы институализации политических отношений, принципиально отличной от партийно-политического диктата.
В постперестроечный период, когда для России, осуществляющей сложнейшие социально-экономические и политико-правовые трансформации, на первый план вышла проблема справедливости преобразования отношений собственности, именно эта проблематика стала для В. С. Нерсесянца главным предметом анализа с позиций и в рамках либертарно-юридической теории. Такая актуализация справедливости как составляющей принципа формального равенства вовсе не означала отклонения от стержневой для описываемого подхода идеи разграничения свободы и произвола. Вопреки расхожим представлениям о том, что суть происходящих в постсоветской России изменений – это движение от равенства к свободе как форме преодоления властного произвола 40, В. С. Нерсесянц утверждал, что свобода без справедливости, гарантирующей равенство в свободе, – не свобода, а произвол. Но если раньше речь у него шла о произволе коммунистической власти в сфере социально-политических отношений, то в новых условиях свою главную задачу он видел в разоблачении произвола посткоммунистической власти в социально-экономической сфере и прежде всего – в деле так называемой приватизации 41социалистического наследства. Приватизации, которая не просто носила очевидно неправовой характер, а являла собой систему беспрецедентных отступлений от принципа формального равенства, вполне сопоставимых по своему размаху с масштабам прежнего тоталитарного произвола 42.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу