Ольга Миролюбова - Ребенок как субъект права - актуальные цивилистические аспекты

Обобщение действующего законодательства позволяет сделать вывод о том, что в соответствии с требованиями Конвенции ООН о правах ребенка и Закона «Об основных гарантиях прав ребенка в РФ» ребенок наделяется комплексами специфических прав в рамках трудовых, жилищных, гражданских правоотношений, в сфере образования, медицинского обслуживания, социального обеспечения, а также правами на ассоциации, на информацию, на неприкосновенность личной жизни, жилища, тайну переписки.

Отличные по своему типу, виду, правоотношения, в которых участвует ребенок, имеют различную отраслевую принадлежность, соответственно, с точки зрения режима правового регулирования на них распространяются общие положения той отрасли, к предмету регулирования которой они относятся. Однако анализ отраслевых норм, посвященных особенностям правового статуса несовершеннолетних, свидетельствует об их определенной межотраслевой общности, которая, прежде всего, проявляется в том, что они ориентированы на решение таких специфических задач как охрана детства, обеспечение детям особой заботы и помощи, создание благоприятных условий для их гармоничного развития, предоставление надлежащей правовой защиты (преамбула Конвенции о правах ребенка). Наряду с этим закрепленные данными нормами правовые предписания сконструированы с использованием единого понятийного аппарата («ребенок», «интересы ребенка», используются схожие возрастные градации и т.п.). Специфика регулируемых данными нормами отношений проявляется в своеобразии юридических фактов, влекущих их возникновение, изменение и прекращение (рождение, взросление, достижение совершеннолетия, вступление в брак, эмансипация). Особенности субъектного состава данных правоотношений заключаются в том, что наряду с признанием ребенка субъектом права нормы о защите прав и интересов ребенка адресованы не только его родителям (иным попечителям), а также различным государственным структурам, должностным лицам организаций, гражданам (п. 1, 3 ст. 56 СК РФ, положения Федерального закона «Об основных гарантиях прав ребенка в РФ»), а также государству в смысле создания нормативных и административных предпосылок для осуществления прав ребенка (ст. 4 Конвенции).

В теории права возникновение особого правового режима (в нашем случае в сфере обеспечения и защиты прав и интересов ребенка) на основе взаимодействия норм различной отраслевой принадлежности рассматривается в качестве основания для выделения в системе права комплексной отрасли законодательства 68 68 Алексеев С.С. Общая теория права. Т.1. М., 1981. С. 254–256. . В свете сказанного вполне обоснованной представляется позиция Тарусиной Н.Н. о наличии на сегодняшний день определенного количества методологических факторов для выделения в системе российского законодательства такой комплексной отрасли как «детское право» 69 69 См.: Тарусина Н.Н. Семейное право. Учебное пособие. М., 2001. С. 112; Она же. Семейное право: очерки из классики и модерна. Ярославль, 2009. С. 281, а также см. об этом: Ильина О.Ю. Указ соч. С. 64. . При этом центростремительные силы межотраслевого принципа приоритетного обеспечения, охраны и защиты прав и интересов ребенка будут способствовать «энергоемкости» данного комплексного образования, содержательно влиять на те отрасли права, откуда оно извлекло соответствующие нормативно-правовые элементы.

Очевидно, что одно лишь дефинирование не мостит дорогу в «рай понятий», но оно, тем не менее, определяет ее направление и создает краеугольные камни ее надежности, а также придает «букетам» конструкций меж которых и ради которых она и проторена, завершенность линий и ясность предназначения. В то же время дефиниции, как правило, носят условный характер, нередко приноровлены к реализации специальных целей, не могут охватить своим описанием признаков, пусть и существенных, всю многогранность объектов 70 70 Подробнее см., например: Баранов В.М. Законодательная дефиниция как общеправовой феномен // Законодательная дефиниция: логико-гносеологические, политико-юридические и практические проблемы / Под ред. В.М. Баранова, П.С. Пацуркивского, Г.О. Матюшкина. Нижний Новгород, 2007. . Как порождения интеллекта, его креативности и ограниченности, как результат научных и законодательных дискуссий они в меру иллюзорны и в меру прагматичны.

Исключительная близость семейного закона к внутренним отношениям между людьми, во многом закрытым, закодированным и с очевидностью индивидуальным, определенная беспомощность семейного права в деле регулирования отношений с семейным элементом, его «наркотическая» зависимость от соображений этического порядка 71 71 Подробно о возможностях семейного права см., например: Тарусина Н.Н. Семейное право. Очерки из классики и модерна. Ярославль: ЯрГУ, 2009. С. 5–45; Она же. Семейное право в «оркестровке» суверенности и судебного усмотрения. М.: Проспект, 2013. – все это отнюдь не способствует большему, нежели в других отраслях, успеху формализации понятий. Напротив, все это создает предпосылки к значительной их неопределенности, а семейно-правовых норм в целом – ситуационности, к возрастающей роли правоприменительного усмотрения через толкование, конкретизацию, аналогию и другие формы его проявления 72 72 Подробно по этому вопросу см., например: Тарусина Н.Н. О судебном усмотрении: заметки семейноведа. Ярославль: ЯрГУ, 2011. .