Александр Кистяковский - Исследование о смертной казни

2) Возникавшее государство является не только централизатором сил материальных, но и систематиком нравственных убеждений тогдашнего общества. Оно возводит в принцип существовавший факт. Физическая сила и с образованием государства остается преобладающею, само государство возникает среди насилия и кровопролития и в значительной степени благодаря им. При таких обстоятельствах, очевидно, должность палача могла пользоваться только почетом. Поэтому нет ничего удивительного, что она окружена была ореолом святости и глубокого уважения и что она привлекала к себе самых высокопоставленных в обществе лиц. Поэтому также понятно, почему древний законодатель почел совершенно уместным призвать благословение Божие на тех исполнителей казней, которые в один день казнили 3 тыс. человек.

3) С развитием общества, с видоизменением социальных отношений, с переменою религиозного, нравственного и научного миросозерцания и преобразованием государств — этим результатом всех остальных перемен, иссякает прежняя потребность в пролитии крови, и сила кулака заменяется силою сознания и умения отстаивать без насилия добытые права. При таком состоянии общества обязанность палача должна была пасть во мнении человека и с каждым шагом общественного развития больше и больше возбуждать к себе пpeзрение и отвращение. Поэтому нельзя не признать нелепостью апотеозу палача, нарисованную для нашего времени де Местром в следующих выражениях: «По внешности палач создан как и мы; он рожден так же, как и мы; но он есть существо необыкновенное, и для того, чтобы он существовал в семье человеческой, нужно было особенное повеление, Fiat творческого могущества… Все величие, все могущество, вся субординация покоится на нем; он есть и ужас, и связь общества человеческого. Удалите из мира этого непостижимого деятеля, и в то же мгновение порядок уступит место хаосу, троны разрушатся и общество исчезнет». Читая эти слова, как будто слышишь задушевные убеждения брамина, друида или жреца мрачного Одена, которые, казня собственноручно преступников, мнили службу приносити Богу. Де Местр впал в ошибку, противоположную ошибке Румье: Румье, заметивши всеобщее презрение к палачу современных нам европейских обществ, вообразил, по незнакомству с давно прошедшею цивилизациею народов, что этот позор был вечно неразлучен с обязанностью палача; де Местр, поставивший для себя задачею не признавать совершившихся событий и качеств новой цивилизации, изобразил значение палача для нашего времени по идеалу отжившей цивилизации.

Нет ничего бесплоднее и в научном отношении неуместнее, как отвлеченно-схоластическое, помимо истории и действительной жизни народов, решение вопроса: справедлива или несправедлива, необходима или не необходима смертная казнь. Подобный способ решения этого вопроса не может повести ни к каким научным результатам; он порождает только бесполезные словопрения и игру в слова. Решение вопроса посредством этого метода совершенно зависит от личного вкуса и личных наклонностей, а самый процесс решения напоминает беганье белки в колесе. Причина негодности этого способа решения лежит в отсутствии нейтрального решителя спора — в устранении факта или, что то же, — прошедшей и настоящей жизни народов. Так как в сочинениях, написанных о смертной казни, преобладает этот способ решения, то здесь лежит главная причина, отчего гораздо больше было говорено о смертной казни, чем сказано дела, больше затрачено труда на решение этого вопроса, чем добыто пользы.

Вопрос о смертной казни можно решить только тогда, когда мы признаем верховным судьею и решителем совершившийся и совершающийся факт или, что одно и то же, — прошедшую и настоящую жизнь человечества; словом, если мы подчиним наши личные взгляды нелживому авторитету действительности.

Человечество не есть организм неподвижный, неизменно остающийся в одном и том же положении, но вечно живой, развивающийся и идущий по пути усовершенствований. Одно из видоизменений его состоит в исчезании одних потребностей и учреждений и в нарождении других. Но так как и исчезание и нарождение совершаются постепенно, по известным неизменным законам, как и всякий процесс разложения или создания, то очевидно, что в одно и то же время, об руку с старою потребностью и старым учреждением, могут возникнуть и существовать новые, что по мере разложения одних происходит развитие и усиление других и что, наконец, может настать время, когда новая потребность и новое учреждение дорастут до полного вытеснения старых. Как одновременно существуют старые и новые потребности и новые учреждения, так же само одновременно уживаются два философских воззрения; из них одно силится оправдать необходимость старых потребностей и учреждений, другое — новых, причем каждое воззрение старается доказать несостоятельность противоположного. Окончательная победа нового философского воззрения может закрепиться только событием. Чтобы до этого решить, на стороне каких потребностей и учреждений находится сила и правда, необходимо спросить историю народов.