П. Сергеич - Уголовная защита

Положение защитника представляет в этих случаях, как в одном из приведенных ниже примеров, двойную выгоду: доказывая несостоятельность квалификации, он стоит на формальной почве и может объяснить присяжным, что, признавая покушение, они еще никакого снисхождение к подсудимому не проявляют; они утверждают то, что было на самом деле; поэтому, решив этот вопрос, они должны взвесить все обстоятельства, уменьшающие виновность, с таким же вниманием, как если бы признали подсудимого виновным в оконченной краже. Таким образом, в общей сложности наказание от нормального размера может быть понижено на шесть степеней. При обвинении в простом грабеже на улице это обозначает переход от трехлетнего заключения в арест. отд. к заключению в тюрьме на два или четыре месяца.

Мне пришлось на днях прослушать дело об одной девушке, преданной суду по 9 и 1 ч. 1655 ст. улож. Сторож задержал ее в ту минуту, когда она засунула руку в карман другой женщины, садившейся на конку; та, которую обвинитель называл потерпевшей, заявила, что у нее в кармане ничего не было. Ни прокуратура, ни судебная палата, ни председатель не заметили того маленького обстоятельства, что из пустого кармана ничего украсть нельзя, а законное понятие покушения мыслимо только по отношению к преступлению, которое может быть совершено. Защитник мог бы сказать присяжным, что покушаться на кражу несуществующей вещи все равно, что стрелять в призрак или в куклу; прибавить, что единственный случай в общих преступлениях, где закон карает не совершившееся зло, а умысел, это – 1456 ст. ул., и, по выражению сената, «не подлежит сомнению, что правило, содержащееся в этой статье уложения, не может быть распространяемо на все прочие преступления», что, по разъяснению сената, покушение на убийство мертвого, на изгнание плода у женщины не беременной есть юридическая нелепость, «ибо не может быть начала приведения в исполнение того, что абсолютно невозможно исполнить». Я думаю, что самый решительный председатель затруднился бы разбить такую защиту. Строго говоря, и прокурору следовало остановиться на юридической стороне дела, но он ограничился риторической фигурой о том, что потерпевшая поймала «злонамеренную» руку; защитник говорил обо всем, но о составе преступления не сказал ни слова.

Повторяю, однако, что всегда нужна разумная осторожность. С чисто юридической точки зрения приведенные соображения, безусловно, верны. Но так как не может быть сомнения, что подсудимая хотела обокрасть женщину, то присяжные могут обвинить ее по обывательскому соображению: воровка. Поэтому, прежде чем развивать юридические доводы, надо по возможности представить им и несколько житейских соображений.

При обвинении по ст. 1643 улож., т.е. в грабеже без насилия, два обстоятельства, не имеющие решительного значения при краже, а именно ночное время и соучастие нескольких лиц, обязательно повышают наказание: первое – на две, а второе – на три степени; поэтому защитнику следует прежде всего опровергнуть эти признаки и после того уже просить снисхождения; если же нельзя рассчитывать на то и на другое, надо вразумительно разъяснить присяжным, что для подсудимого лучше быть наказанным без снисхождения, но и без признака соучастия, чем с этим признаком при снисхождении.

Привожу дело, рассмотренное в нашем столичном суде 7 ноября 1907 года. Подсудимый сорвал часы с прохожего в три часа по полуночи в мае 1906 года. Его задержал городовой; тут же было еще трое полицейских; задержанный ругался, кричал, ударил одного городового, с другого сорвал револьверную кобуру. На суде была оглашена справка о судимости: в 1891 г. он отбыл наказание за кражу. Защитник высказал присяжным, что, по его мнению, улики не убедительны, но если бы они тем не менее признали преступление доказанным, он просит о снисхождении к подсудимому. Выполнил ли он свою задачу? В три часа ночи на севере в конце мая светло, как днем. Защитник имел полное основание потребовать, чтобы из вопроса о виновности было исключено указание на ночное время; одно это понизило бы наказание на две степени: вместо ч. 3 – 1 ч. 1643 ст. улож. Предварив об этом присяжных, он мог сказать: я совершенно уверен, что, согласно разуму закона и моему ходатайству, суд заменит в предложенном вам вопросе слово «ночью» словом «утром»; поэтому я не стану задерживать вас на этих определениях времени. В деле есть более важное для защиты обстоятельство. Вы, конечно, обратили внимание на необыкновенное поведение Петра Бабурова: его схватили на месте преступления, он буйствует, ругается, дерется с городовыми. Это или чрезвычайная наглость, или сильное опьянение. Что вероятнее? Он один, его задержали по подозрению в грабеже, и он лезет драться с четырьмя вооруженными полицейскими. Решайте сами. Он судился и отбыл наказание за кражу. Да, но это было семь лет тому назад, и с тех пор он жил честным трудом. Можно думать, что, если бы в это злосчастное утро он был трезв, он ни в каком случае не покусился бы на грабеж. Пьянство и прежнее хорошее поведение не оправдывают его, но, мне кажется, дают ему право на наше снисхождение.