Юрген Торвальд - Век криминалистики

В связи с оценкой роли Бертильона в истории криминалистики следует сказать и о том, что Ю. Торвальд справедливо делает в своей книге акцент на преимуществах дактилоскопической системы регистрации преступников перед вытесненной ею системой «бертильонажа». И все же основная идея Бертильона, а именно требование изучать и классифицировать элементы внешности преступников, и по настоящее время далеко не исчерпала себя, хотя речь ныне, разумеется, идет уже о совершенно новых подходах. Так, во многих странах, в том числе и у нас, сейчас довольно успешно разрабатываются устройства, предназначенные для суммирования информации о признаках внешности разыскиваемого преступника. К их числу относятся конструкции типа «фоторобот», «айдентикит», «мимик», «рисовально-композиционный идентификатор» и др. Свидетелю при этом предлагаются изображения отдельных частей лица, из которых он выбирает соответствующие тому, что сохранила его память, а из показаний нескольких свидетелей, если это оказывается возможным, составляется сводный, синтетический портрет.

Особая и несколько неожиданная тема, к которой Ю. Торвальд не раз обращается на страницах своей книги, — это взаимосвязь криминалистики, или, точнее, деятельности органов расследования, с литературой. По твердому убеждению Ю. Торвальда, если в Германии XIX в. так и не появилось мощного централизованного органа сыскной полиции, подобного парижской Сюртэ или лондонскому Скотланд-Ярду, то это произошло в немалой степени из-за отсутствия в Германии писателей, которые, подобно англичанам Чарлзу Диккенсу, Уилки Коллинзу и позднее Конан Дойлю или французу Эмилю Габорио, избрали бы темой своих произведений деятельность детективов. Пожалуй, трудно найти другой пример такого рода несколько наивной уверенности писателя в возможности литературы оказывать прямое воздействие не только на духовную жизнь общества, но и на организацию полицейской службы.

В книге Ю. Торвальда содержится немало интересных сведений из жизни двух человек, в большей или меньшей степени причастных и к уголовному розыску, и к литературе, а именно англичанина Генри Филдинга (1707—1754) и француза Франсуа Эжена Видока (1775—1857). Каждый из них сыграл заметную, если не выдающуюся, роль в истории борьбы с уголовной преступностью в своей стране; значение этой их деятельности очень хорошо показано в произведении Ю. Торвальда, и, вероятно, в этом смысле оно открывает немало нового нашему читателю. Однако хотелось бы отметить и весьма существенные различия в фигурах Филдинга и Видока, мимо которых проходит Ю. Торвальд, и прежде всего по вопросу о том месте, какое каждый из них занимает в истории литературы. Сразу же следует сказать о том, что Филдинг был прежде всего писателем, лишь в конце своей жизни ставшим судьей и организатором полицейской службы, а Видок поначалу был профессиональным преступником, затем главой сыскной службы и уже потом стал писателем. Если Филдинг отличался безукоризненной честностью, то Видок был человеком совершенно иного склада. Наконец, несоизмеримы и масштабы их литературного таланта. Генри Филдинг был выдающимся писателем, один из романов которого навсегда вошел в мировую литературу. Не случайно К. Маркс, которому, по свидетельству его биографа Франца Меринга, очень нравились английские романы XVIII в., особенно любил среди них лучшее создание Г. Филдинга — «Историю Тома Джонса, найденыша». Что же касается главного литературного труда Видока, его «Мемуаров» (или «Записок»), вышедших в четырех томах в Париже в 1828—1829 гг., то для их оценки, вероятно, лучше всего обратиться к мнению А. С. Пушкина, который ознакомился с ними сразу по их выходе в свет.

В сочинениях А. С. Пушкина имеется немало упоминаний имени Видока в сочетаниях, столь хорошо известных нашему читателю, что оно уже стало нарицательным. К публикации же «Записок» Видока А. С. Пушкин отнесся с крайним возмущением, считая того настолько безнравственным человеком, что ему не должно было бы, по мнению А. С. Пушкина, позволять занять хоть какое-то место в литературе. Самого же Видока он характеризует как «отъявленного плута, столь же бесстыдного, как и гнусного», который не имеет права толковать «о благородстве чувств и независимости мнений».

Очевидно, что в оценке личности Видока мы вполне можем доверять чутью нашего поэта, а не восторженным характеристикам Ю. Торвальда. Что же касается вклада Видока в организацию и совершенствование деятельности французской уголовной полиции, то в этом вопросе оценки Ю. Торвальда представляются достаточно убедительными.