Дмитрий Бак - Сто поэтов начала столетия

Поэтический дар Ксении Щербино своеобразен и узнаваем, для нее все еще только начинается, так что (как это говорится?) следите за рекламой…

Анатомия ангела. М.: ОГИ, 2002.

Стихи // Вавилон: Вестник молодой литературы. 2002. № 9(25).

Евгеника. М.: Э. РА, 2002. 100 с.

Тринадцать. СПб.: Скифия, 2002.

Стихи // Вавилон: Вестник молодой литературы. 2003. № 10(26).

Черт меня побери, не жена не муза… // Арион. 2003. № 1.

XXI поэт. Снимок события. М.: Издательство Р. Элинина, МФ «Поколение», 2003.

Братская колыбель. М.: Независимая лит. премия «Дебют», МФ «Поколение», 2004.

Московская кухня. СПб.: Геликон Плюс, 2005.

Цинизм пропорций. СПб.: Геликон Плюс, 2005. 140 с.

Стихи // Reflect. (Chicago). 2005. № 20 (27).

Гагарин // Крещатик. 2006. № 4.

Воздуше правый // Знамя. 2007. № 3.

Стихи про Слуцкую // Арион. 2007. № 1.

Стихотворения // Новый берег. 2008. № 20.

Фотографии атже и пальто беренис аббот // Воздух. 2008. № 1.

Санджар Янышев более не нуждается в причислении к «ташкентской школе» русской поэзии. И не только потому, что в последние годы живет и пишет в Москве (как, впрочем, и другой бывший ташкентец Вадим Муратханов), но и оттого, что находится со своею прошлой поэтикой в состоянии напряженного диалога, рискну сказать – преодоления. На рубеже девяностых и двухтысячных первые публикации Янышева в столичной периодике были встречены почти всеобщим сочувствием и одобрением – и было отчего!

Время на дворе стояло (впрочем, как и всегда в нашем отечестве) «сложное, переходное». Шел активный процесс размежевания поэтических направлений и групп. Вчерашние соратники по борьбе с советским поэтическим официозом оказывались по разные стороны баррикад, шло перераспределение сил, сложнейшее самоопределение новых поэтических тенденций, оказавшихся в состоянии цензурной свободы и именно вследствие этой свободы немедленно ощутивших собственную покинутость, заброшенность, неприкаянность. Вдруг получилось так, что в якобы свободном от партийного присмотра и контроля литературных спецслужб поэтическом круге общения вольных художников по-прежнему действуют механизмы достижения литературного успеха и популярности, присутствует понятие власти, пусть и в смысле Мишеля Фуко, а не в варианте статьи вождя мирового пролетариата «Партийная организация и партийная литература».

Русская поэзия оказалась на выходе сразу из нескольких, наложившихся друг на друга, ранее существовавших в параллельных вселенных традиций. Находившийся на излете концептуализм пересекся с возрожденной «новой искренностью», жесткая социальность и абсолютная ирония представителей центонной поэзии какое-то время сложным образом соседствовала с «возвращенной» поэзией андеграунда.

Санджар Янышев смог успешно дебютировать во многом благодаря тому, что в какой-то (и важнейший для собственной поэтической судьбы) момент оказался в абсолютной роли постороннего. У него были свои проблемы, взращенные в особой русскоязычной поэтической среде, сформировавшейся под знойным узбекским небом. Янышев появился на горизонте большой русской поэзии со своими, непровинциальными, недоморощенными проблемами, которые, впрочем, далеко не сразу были распознаны и распробованы даже теми, кто его стихи высоко оценил – сразу и без особых оговорок.

В строках Санджара Янышева увидели главным образом удивительную ясность, непосредственность, гармонию. Простота обращения к читателю от самого что ни на есть первого лица подкупала, здесь не чувствовалось никакого двойного дна:

И никаких тебе социальных противоречий – тишь, благодать и яркость красок. Мир, наполненный светом, несущий в себе первозданную гармонию, даже симметрию: