Владимир Алпатов - Языковеды, востоковеды, историки

Мы были последними студентами Ломтева на отделении структурной и прикладной лингвистики. Когда мы пришли на второй курс, он целиком вернулся на русское отделение. Курс «Современный русский язык» продолжила молодая преподавательница, пропустившая предыдущий год из-за рождения ребенка. Она читала по-другому, чем Тимофей Петрович; и она, и другие преподаватели просто не вспоминали о том, что его курс был. Но тематика курсов, конечно, пересекалась, и тень Ломтева продолжала появляться. Помню, как сменившая его преподавательница на одном из первых занятий рассказывала о выделении дифференциальных компонентов значения в концепции знаменитого датского лингвиста Луи Ельмслева. Опять «мужской пол», «первое поколение» и др. И после занятия студентка Таня Тихомирова (впоследствии профессор МГИМО Т. М. Гуревич) воскликнула: «Да это же Ломтев!». И с ней согласились. Сама идея выработки строгого научного языка для описания вроде бы простых и понятных явлений (которые на самом деле могут и не быть такими), абсолютно необходимая для науки, начинала ассоциироваться с Тимофеем Петровичем и вызывать сомнения. И это, наряду с господством математики, возможно, стало одной из причин того, что и среди тех из нас, кто кончил университет, лингвистами стали не все.

Экзамен я сдал Тимофею Петровичу успешно, и он меня запомнил. Еще раз я с ним столкнулся, когда одну из необходимых публикаций по диссертации понес в журнал «Филологические науки», где он был главным редактором. Он принял меня хорошо и на редколлегии отстоял статью в полемике с возражавшим против нее Р. А. Будаговым. Это было в 1970 г., а через два года я узнал о его смерти.

Вновь я встретился с Ломтевым, теперь уже заочно, в конце 80-х гг., когда стал заниматься историей советского языкознания. Тогда я узнал, что профессор ранее раскрылся передо мной не всеми своими сторонами, а главные события его жизни произошли до того, как я его увидел. Его ярко начавшаяся, а затем скорее рядовая карьера отразила многие коллизии советской истории.

Тимофей Петрович родился в 1906 г. в крестьянской семье в деревне Кочерга. Позднее его устойчиво считали белорусом, но, даже если у него и были белорусские корни, деревня Кочерга находилась в Воронежской губернии, а в Белоруссию его судьба занесла позже. Ломтев сначала окончил педагогический техникум в ближайшем к родной деревне городе Новохоперске, а затем поступил в Воронежский университет, который окончил в 1929 г. Он оказался одним из многих представителей первого послереволюционного поколения, получивших название «выдвиженцев» (к этой категории принадлежал и мой отец, см. очерк «Об отце»). Такие дети рабочих и крестьян должны были, по замыслу советских руководителей тех лет, постепенно заменить старую «буржуазную», «индивидуалистическую» интеллигенцию, предварительно получив от нее профессиональные знания.

Воронежский университет, образованный на основе эвакуированной в годы Первой мировой войны русской части Юрьевского (ранее Дерптского) университета, тогда обладал сильным составом профессуры. После его окончания Ломтев переехал в Москву и поступил в аспирантуру. Он еще не закончил ее, когда в его судьбе произошел нечастый даже в те годы взлет. Молодой, энергичный провинциал, не искушенный в академических правилах игры, сдерживавших его более опытных коллег, выступил в роли создателя и теоретика новой науки о языке, призванной заменить все, что существовало.

В сентябре 1930 г. появилось обращение группы молодых и мало кому известных языковедов, назвавших себя «Языковедный фронт», сокращенно «Языкофронт» (образцом послужила отколовшаяся незадолго от этого от РАПП литературная группа «Литературный фронт»). В нее вошли, кроме Ломтева, Г. К. Данилов, Я. В. Лоя, К. А. Алавердов, М. С. Гус (впоследствии литературовед), Э. К. Дрезен (лидер советских эсперантистов), С. Л. Белевицкий и др. Потом число «языкофронтовцев» возросло до 25 человек. В их числе был и другой мой профессор П. С. Кузнецов (впоследствии ни Кузнецов, ни Ломтев не рассказывали студентам ни о «Языкофронте», ни о своем столь давнем знакомстве; студенты удивлялись тому, что Ломтев выступал на похоронах Кузнецова, думая, что таких разных людей ничего не может связывать).

Инициатором создания группы был, по-видимому, Я. В. Лоя, а организационным лидером – Г. К. Данилов. Оба они были на десяток лет старше Ломтева и имели немалый партийный стаж. Но лишь год назад появившийся в Москве 24-летний аспирант, тогда комсомолец, за несколько месяцев стал, по выражению из воспоминаний П. С. Кузнецова, «идейным вождем» группы. Ломтев сразу стал популярен. Спустя более чем полвека член-корреспондент Академии наук А. В. Десницкая рассказывала мне, какое впечатление на нее, тогда ленинградскую студентку, произвел приезд из Москвы молодого Тимофея Петровича: «Он тогда был необыкновенно красив и одухотворен. У него была великолепная всклокоченная шевелюра». Мне, знавшему его плешивым и отнюдь не красивым, трудно было представить его таким. Но представляли же!