Виталий Костомаров - Язык текущего момента. Понятие правильности

К.И. Чуковскому, по его признанию, было «легче исписать всю страницу стихами, чем учитывать вышеизложенное и получать нижеследующее». Он соглашался с тем, что нехорошо писать приказ в виде непринуждённой беседы, что должен существовать официальный язык государственных документов, реляций военного ведомства, дипломатических нот, протоколов, справок, накладных, но призывал лечиться от канцелярита – тяжёлой болезни газет, радиопередач, живого разговора.

Нелегко изменить расхожее мнение, будто написать так нельзя – неграмотно, а сказать можно, сказать всё можно. Непозволительно ни писать, ни говорить, нарушая канон правильности. При этом естественно соблюдать своеобразие двух его разновидностей, в частности почтительно относиться к некнижному словарю и синтаксису. Люди, говорящие так, как пишут и как действительно можно написать, выглядят смешно – если не шутят – и публично высмеиваются.

На наших глазах произошло второе после изобретения письменности эпохальное событие – появление возможности фиксировать тексты – акты общения – не только условно, в буквенной форме, но и в их естественной «нагой простоте» звука, мимики и жеста, движения и цвета, всей несущей смысл культурной обстановки. Эта возможность ускоряет и обостряет все языковые процессы, меняя прежде всего исторические взаимоотношения двух разновидностей образованного языка.

Пока рано судить о собственно языковых следствиях, о грядущих перестройках, которых просто не может не быть. Вероятно, они будут не менее кардинальными, чем собственно языковые следствия изобретения письменности, на базе которой возникла книжность, отчуждённая от разговорности. Надо ждать нового соотношения разновидностей, уже сейчас обладающих равными (если пока и неравноправными!) потенциями и правами. Впервые приблизилась к такой постановке проблемы (помимо прочего, уважительной и к самодвижению языка, скованного синхронной нормой) О.А. Лаптева, занимаясь взаимоотношением книжной и разговорной разновидностей русского языка.

Зачатки нового строения языка уже ощутимы и вызывают у кого-то безудержный восторг, у кого-то – горестные опасения. Поддерживаемое интонацией и другими внеязыковыми элементами в звучащей речи, введение придаточных на письме привычно компенсируется формами местоимения, отсутствие чего стало наблюдаться достаточно часто. В мемуарах знаменитого народного артиста натыкаемся на фразу: «Несмотря что он был связан с НКВД, помог отцу устроиться на работу» (ожидалось несмотря на то, что он …) ( Весник Е . Дарю, что помню. М., 1998. С. 43); «Минфин обеспокоен, что зарегистрированные компании в офшорах и они не платят доходов, где фонды и рабочая сила» (РГ. 2013. 13 дек.). Без поддержки интонацией, жестами требовалось бы обеспокоен тем, что компании, зарегистрированные в оффшорах …; там, где . Такая формулировка не может, конечно, не смущать, не говоря уже о пунктуации.

Невиданные ранее способы овеществления, хранения, воспроизведения текстов в полноте контактной реальности рождают сомнения в прежней уникальности умудрённой книжности, олицетворяющей высшую истину и единолично диктующей правильность языка. В любом случае нельзя дольше мириться с традиционно сложившимся уничижением живой разговорной (обыденной) некнижности как мало серьёзной по заземлённому, сиюминутно преходящему содержанию и будто бы лингвистической недисциплинированности. Ведь на деле она отнюдь не стихийна, не хаотична, но лишь до сего дня плохо изучена и описана, так сказать, не зарегистрирована в принятом порядке.

Нельзя безоговорочно поддержать тех ревнителей самой книжности, кто упрекает её за то, что она на глазах всё с бо́льшим вкусом питается живой звучащей некнижностью, а то и откровенной небрежно-бытовой разговорностью. Как без этого, если она всё чаще и естественнее обретается в звуке контактного общения? Всегда составляя бо́льшую часть повседневного общения самого элитного общества, сегодня некнижность, разговорность смело проникает в научное, профессиональное, политическое, деловое общение.

Во всяком случае, наивно сводить её запись к речевой характеристике персонажей в художественных текстах. Разговорность врывается в описания, во все печатные тексты, хотя не так всеохватно, как книжность – в звуковые. Её претензии на звание законной части образованного языка наряду с книжной становятся всё оправданнее и правомернее. Не с руки более считать пользующихся некнижностью людей неграмотными, малообразованными.