Олег Лекманов - Осип Мандельштам - ворованный воздух. Биография

У Мандельштама отрезвление, как обычно, наступило несколько быстрее, чем у остальных. Уже 17 июля 1937 года жена Яхонтова в раздражении записала в дневнике: «Расстроили меня, обозлили два звонка М<���андельштама>, даже три. Это непроходимый, капризный эгоизм. Требование у всех, буквально, безграничного внимания к себе, к своим бедам и болям.

В их воздухе всегда делается “мировая история” – не меньше, – и “мировая история” – это их личная судьба, это их биография.

В основном постыдная, безотрадная, бессобытийная, замкнутая судьба двух людей, один из которых на роли премьера, а другая – вековечная классическая плакальщица над ним. Его защитница от внешнего мира, а внешне это уже нечто такое, что заслуживает оскала зубов.

Итак, в вечном конфликте (интересно, существовал ли этот конфликт до Октябрьской революции. Похоже, что нет)» [1007].

В описываемый период Мандельштамы уже больше двух недель жили в приволжском городке Савелове: в начале июня 1937 года милиция потребовала от Осипа Эмильевича и Надежды Яковлевны в 24 часа покинуть столицу. Оказывается, после ссылки поэт и его жена не имели права проживать в Москве.

В середине июля стало ясно, что выступление в Союзе писателей, о котором Попова торжественно сообщала Яхонтову, не состоится. Тогда же в Савелово навестить Мандельштамов приехала Наталья Штемпель. «Нашла нужную улицу и дом; в окне увидела Осипа Эмильевича. Он таинственно поднес палец к губам, молча вышел ко мне, поцеловал и ввел в дом. Надежда Яковлевна тоже мне обрадовалась.

В бревенчатом доме они снимали полупустую комнату, но в этом была какая-то дачная прелесть, казалось, больше воздуха» [1008].

Как-то сводить концы с концами Мандельштамам помогали Валентин Катаев и Евгений Петров, Соломон Михоэлс и Владимир Яхонтов, Семен Кирсанов и Всеволод Вишневский. Чтобы раздобыть немного денег на жизнь, Осип Эмильевич и Надежда Яковлевна съездили в Ленинград. Михаил Леонидович Лозинский дал 500 рублей – это позволило оплатить дачу в Савелове до конца лета. Деньгами помогли также Юрий Тынянов, Корней Чуковский, Михаил Зощенко, Валентин Стенич. Ночевали Мандельштамы в Фонтанном доме, у Пуниных. Из воспоминаний Анны Ахматовой: «В это время в Шереметьевском доме был так называемый «Дом занимательной науки». Проходить к нам надо было через это сомнительное заведение. Осип озабоченно спросил меня: “А, может быть, есть другой занимательный выход?”» [1009]. «Так они прожили год, – продолжает Анна Андреевна. – Осип был уже тяжело болен, но он с непонятным упорством требовал, чтобы в Союзе писателей устроили его вечер. Вечер был даже назначен <���на 15 октября 1937 года>, но, по-видимому, “забыли” послать повестки, и никто не пришел. О.Э. по телефону пригласил <���Николая> Асеева. Тот ответил: “Я иду на “Снегурочку” <���в Большой театр>”, а <���поэт Илья> Сельвинский, когда Мандельштам попросил у него, встретившись на бульваре, денег, дал три рубля» [1010].

С ноября 1937 года Мандельштамы поселились в Калинине. «<���Н>и на кого не похожий человек в кожаном пальто с сильно оттопыренными ушами. Казалось, он ни секунды не может усидеть на месте. Все время ходил, чуть ли не бегал по двору. Со стороны мне это казалось очень смешным» [1011]. Таким Осип Эмильевич запомнился школьнице-соседке.

«Мы живем сейчас в избе на окраине города, – рассказывала Надежда Яковлевна в письме к сосланному Борису Кузину от 30 ноября. – Под окнами – огороды, огороды, огороды. Сейчас выпал снег и пейзаж облагообразился <���…>. Сам Калинин – хороший городок, но в центре не найти комнату» [1012]. В более раннем письме – от 6 ноября – Надежда Яковлевна сообщила Кузину неутешительные и утешительные новости о Мандельштаме: «Плохо, что Ося болен – склероз аорты, плохо с сердцем. Хорошо, что он исключительно жизнеспособен и массу работал» [1013]. «Жена за эти годы очень устала, но духом крепка, – в тот же день писал Кузину сам поэт. – Когда выпадает период покоя – она совсем молодая. Сейчас наш старый воронежский быт уже не существует, а новый еще не сложился. Все зависит от решения Союза писателей, подошедшего к этому делу очень серьезно. <���…> Мы забегаем в музеи, жадно смотрим живопись, ведем очень подвижный и несколько утомительный образ жизни» [1014]. В декабре 1937 года Осип Эмильевич в письме к Кузину так рассказывал о своем отношении к современности: «Стариной заниматься не хочу. Хочу двигать язык, учиться и вообще быть с людьми, учиться у них» [1015].