Плодом любви Венеры (Афродиты) и Вакха (Диониса-Либера) был Приап (примеч. cclxxix). Его икону с колоссальным фаллосом (египтяне так изображали калеку с именем Мун (Мин) или Амун) ставили в садах (современный фонтан) (примеч. cclxxx). Фаллос – это эрегированный (от гех) член. Стояк не просто важен, он и есть божество, которым Варрон считал Либера. Без эрекции нет эякуляции ( ejaculatio ) [175].
Другие значения liber: луб, лыко, свиток на скалке (книга), т. е. то, что связывает, вяжет (примеч. cclxxxi). Издревле в Италии (как и на Руси) скребли ( scribere ) или рисовали ( Нпеге , отсюда линия и litterä) на листах (folium), на лыке (liber) (примеч. cclxxxii) или на деревянных дощечках (tabula, album), а впоследствии также на коже и на холсте (примеч. cclxxxiii). В Риме любили писать и царапать (ехагаге) на стенах.
Почитание греческого Диониса и отеческого римского Либера связаны не только винными стояком и весельем, но и устройством качелей во время сельских Дионисий в Аттике и Либералий в начале масленичной недели. Вино в Риме было общедоступным (примеч. cclxxxiv). Вакханалии распространялись как чума (примеч. cclxxxv), жесткое «Постановление сената о вакханалиях» [176]датируют 186 г. до н. э. (примеч. cclxxxvi). У виноградарей этрусков Вакх отождествлялся с богом Фуфлунсом (fufluns) (примеч. cclxxxvii). В словаре В.И. Даля: «Фуфлыга, фуфлыжка об. прыщ, фурсик, дутик, невзрачный малорослый человек. Продувной мот, гуляка. Фуфлыжничать, проедаться, жить на чужой счет, шататься» [177].
Сходство слишком явно. Явно и словообразование libertas. Существительное женского рода libertas, обозначающее ту, что ушла к германцам и скифам, образовано от имени liber при помощи суффикса – itas без соединительной гласной.
В русском языке паре liber – libertas есть образцовые понятийные соответствия: хрен – хреновина; стояк – стойкость; хер – херня или, говоря языком Л.С. Выготского, libertas = сексуальность от латинского обозначения первичного полового признака – писи ( sexus ) [178].
В русском языке имя Либера живо в названиях селений Люберцы (примеч. cclxxxviii) и Любань (примеч. cclxxxix). Корень латинского liber виден в общеславянском «любовь» и германских Liebe и Liber (примеч. ссхс). Л ибер оплодотворяет связь между мужчиной и женщиной. Слово libertas можно перевести словом «любовь» (страсть, связь с чем или кем-нибудь), для мужчин – стояк. В случае с libertas это любовь-стояк к совершенно определенному предмету: земледелию, родной земле.
Это было очевидно для современников. Насильно мил (люб) не будешь. Русские крепостные имели много общего с римскими колонами [179], приписанными к цензу [180]: «должны считаться рабами самой земли, на которой рождены» и «удерживаются господином имения» (примеч. ccxci). На Руси земля – это матушка. Ругаются русские матерно, от земли, и посылают по матери, к матери, к/по земле.
В древнеримской и кельтской традициях мать не мыслилась вне замкнутых рамок [181]семьи, где протекала вся ее жизнь. Это ясно сказано Колумеллой: «Домашний труд был уделом матроны (матрёны. – Д. Н.), потому что отцы семейств возвращаются к домашним пенатам от общественной деятельности, отложив все заботы, будто для отдыха» (примеч. примеч. ccxcii).
Pudica, lanifica, domiseda [182] – писали римские мужья на могильных надписях, восхваляя своих жен в посмертной жизни. Они не представляли для них более прекрасной участи, чем прясть шерсть и вести хозяйство [183]. Domum servauit, lanam fecit (дома сидела, шерсть пряла) – скупо заключает самая знаменитая из этих надписей (примеч. ccxciii).
В I в. до н. э. уже не все женщины Рима были такими. Когда множество молодых военных отбывало к армии Марка Лициния Красса на Ближний Восток, один из них, 33-летний веронец Гай Валерий Катулл, написал свое последнее романтическое стихотворение к Лесбии, имя которой прямо не называется (примеч. ccxciv):
Фурий и Аврелий, везде с Катуллом
Рядом вы (примеч. ccxcv), хотя бы он был за Индом,
Там, где бьют в брега, грохоча далече,
Волны Востока, —
Или у гиркан, иль арабов [184]нежных (примеч. ccxcvi),
Или саков, иль стрелоносных парфов,
Или там, где воды окрасил моря Нил семиустый,
Или даже Альп одолел высоты,
Где оставил память великий Цезарь,
Галльский видел Рен и на крае света
Страшных бриттанов;
Что бы ни послала всевышних воля,
Все вы вместе с ним испытать готовы.
Передайте ж ныне моей любимой Горьких два слова:
Сладко пусть живет посреди беспутных,
Держит их в объятье по триста сразу,
Никого не любит, и только чресла
Всем надрывает [185], —
Но моей любви уж пускай не ищет,
Ей самой убитой, – у кромки поля
Гибнет так цветок, проходящим мимо
Срезанный плугом! (примеч. ccxcvii).
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу