Илона Якимова - Любовь к литературе. Художественная проза о поэзии

Ни поэтесса и ни смерть не являются темой, темой является сама память, и вечность, и вечность памяти – этого единственного в своем роде часового механизма, могущего быть пущенным обратным ходом… до определенного предела. Тем паче, что надмирное воздаяние Коломенский не отрицает, но и не признает, как непостижимое смертными, биологическими чувствами.

И снова – за этой, метче дротика, фразой – мгновенный и яркий, факельный выплеск памяти, и живая женщина, не пожелавшая перейти в тлен, возвращается в свой дом, усаживаясь под оранжевым абажуром, ужинает, закуривает:

Так смерти, выходит, нет – по мановению наблюдателя, на протяжении текста.

У литераторов принято узнавать о себе правду посмертно. Причем традиция охватывает и объект приложения истины (литератор), и объект ее озвучания (критик). Я же сказала своим друзьям: не дождетесь. Я столько не проживу. Поэтому им приходится кормиться моей правдивостью постоянно, на всем протяжении протекающего рядом с ними жизненного пути. И они (друзья) не делают ни малейшей попытки его (путь сей скорбный) пресечь, но отнюдь не из человеколюбия, а потому что знают: в таком случае их настигнут воспоминания.

А истина заключается в том, что мастер подобий довольно смугл. Но это – детали. Поэзия Ербола Жумагулова значительно более мистифицирует, чем проясняет, но и мистифицирует не настолько, чтобы полностью скрыть в потоке словесной игры смятенное сознание одинокого человека.

Предваряя дальнейшие рассуждения, замечу: у меня нет ни малейшего желания изыскивать и предъявлять на общий суд бесспорные улики ознакомленности Ербола Жумагулова с лучшими образцами поэзии двадцатого века в виде скрытого (а то и явного) этих образцов цитирования. Я не претендую на беспристрастность критического исследования, и все, излагаемое Жумагуловым, я стану рассматривать, как излагаемое непосредственно Жумагуловым, без всяких, пользуясь его выражением, «филий» и «фобий», без всяких школ и влияний. Уж коли написал, пусть отвечает сам за себя. При наличии таланта младенческое эпигонство простительно поэту: рано или поздно заемная шкурка слиняет, и защеголяет он, болезный, в собственной, от пинков и царапин авторитетом учителя не защищенной. Для Ербола Жумагулова наследуемые им культурные поэтические традиции и интонационная окраска текста – не эпигонство, но ученичество, приобщение к истокам, прививка оспы. Жар сойдет, отметины останутся, но в них ли дело? Суть в том, чтобы не пережечь внутренний голос, чья подкупающая искренность сквозит из-под маски, а после и вовсе смоет внешние лохмотья школярства. Это вопрос времени, терпения и труда.

Для подробного рассмотрения, субъективного читательского гиперанализа текста наиболее интересна лирика, воплощенная в более-менее традиционный канон. Вне поля зрения я оставляю разнообразные манифесты, стихотворения в прозе, словесные мозаики, чтобы «не для скуки», и прочее, свидетельствующее как о неистощимом любопытстве автора к словотворчеству, так и неукротимом желании развлекаться, попутно эпатируя публику. Это понятно и простительно, как тренировочные вокализы созревающей звезды бельканто. Это отличные технические задачки на овладение ремеслом, однако на сегодняшний день меня интригует исключительно лирика, наиболее искренняя часть монолога Жумагулова.