Владимир Колганов - Толсты́е - безвестные и знаменитые

На первый взгляд, это вполне естественное желание для любого человека. Слава даёт ощущение того, что жизнь не напрасно прожита. Если же не удалось добиться славы, то есть эквивалентная замена – материальное вознаграждение за труд. Кому-то слава вовсе не нужна – он предпочтёт купаться в деньгах, поскольку ему достаточно признания своих достоинств лишь в узком кругу родственников и друзей. Но вот вопрос: могут ли слава и деньги стать основным стимулом для творчества писателя? Прискорбно, если это так, хотя с другой стороны – какие могут быть претензии, если в результате были созданы произведения, которые вполне заслуженно вызвали восторженные отзывы многочисленных читателей? Однако даже весьма успешный литератор не осмелится сказать, что он писал только ради денег, а если скажет, то звания «классика» ему не видать, как своих ушей.

Лев Николаевич Толстой, уже находясь в зените славы, пытался в меру сил сформулировать те принципы, которым следовал, взявшись за перо. Если поверить в искренность его «Исповеди», написанной в 1882 году, то вот с чего всё началось:

«Я с шестнадцати лет перестал <���…> верить в то, что мне было сообщено с детства, но я верил во что-то. Во что я верил, я никак бы не мог сказать <���…> Единственная истинная вера моя в то время была вера в совершенствование. Но в чём было совершенствование и какая была цель его, я бы не мог сказать».

Казалось бы, в 54 года есть все возможности для того, чтобы разобраться, как всё было, понять – что, как и почему. Но, видимо, со временем многое стирается в памяти, становится смутным и неясным. Впрочем, нельзя исключить и такой вариант: искреннее признание может не понравиться читателю, поэтому Толстой и пишет, что «не мог сказать». Самое время обратиться к дневнику писателя, где 17 апреля 1847 года появилась следующая запись:

«Начну ли я рассуждать глядя на природу, я вижу, что всё в ней постоянно развивается, и что каждая составная часть её способствует бессознательно развитию других частей. Человек же, как он есть, такая же часть природы, но одарённая сознанием, должен так же, как и другие части, сознательно употребляя свои душевные способности, стремиться к развитию всего существующего. <���…> Итак, я, кажется, без ошибки за цель моей жизни могу принять сознательное стремление к всестороннему развитию всего существующего».

Честно говоря, приятно читать подобные признания. Толстой хочет использовать свои способности для улучшения окружающего мира. Можно ли представить себе цель более достойную его фамилии и титула? Да что говорить, такую цель мог бы поставить перед собой любой человек, будь у него необходимые для этого возможности – например, талант в какой-то области, обширные знания, развитый интеллект, физическая сила или финансовые средства. Однако придётся начинать с воспитания характера:

«Пишу здесь некоторые правила, которые, как мне кажется, много мне помогут, ежели я буду им следовать: 1) Что́ назначено непременно исполнить, – то исполняй несмотря ни на что. 2) Что́ исполняешь, исполняй хорошо…»

Этим правилам в дневнике Толстого посвящено несколько страниц. Чего там только нет: и «правила развития воли телесной», и «правила для развития воли чувственной», а также правила «для развития воли разумной», «для развития памяти», «для развития умственных способностей», «для развития чувства любви» и т.д. Кроме того, Толстой пытается описывать собственное состояние и впечатления от событий, происходящих в его ближайшем окружении.

Борис Эйхенбаум в книге «Молодой Толстой», изданной в 1922 году, так понял цель этих занятий:

«Оставляя в стороне чисто-психологическую сторону вопроса, <���…> можно сказать, что эти годы – не столько работа над миросозерцанием, сколько над методологией самонаблюдения, как подготовительной ступени к художественному творчеству».

На самом деле, всё дело именно в психологии, а подготовка к творческому труду здесь явно ни при чём – в отличие от Фёдора Достоевского в юные годы Толстой не высказывал желания стать литератором. Лёва рано потерял родителей, а родная тётка, взявшая его на воспитание, не годилась на роль советника, наставника. Поэтому во всём пришлось разбираться самому, но прежде всего – попытаться следовать строгим правилам, разработанным самостоятельно. Будь жив его отец, всё могло быть по-другому.

Однако поначалу Толстой не помышлял о самосовершенствовании – отпрыску знатного семейства полагалось получить образование, и в 1844 году он поступил в Императорский Казанский университет. Увы, то ли университетский курс оказался ему не по зубам, то ли не хватало прилежания, но за два года с грехом пополам освоив программу первого курса, он бросил учёбу весной 1847 года. Что же случилось?