Ирина Левонтина - Либеральный лексикон

По-своему яркий и не лишённый верных наблюдений концепт предложил экономист Виталий Найшуль с своём «Букваре городской Руси».

«Почему наш Букварь называется “Букварём Городской Руси”? Потому что Русь – это наша социальность, внутренний код нашей цивилизации, Россия существенностей, как ее называл В. В. Розанов. А прилагательное-определение перед Русью указывает на исторический уклад, принимающийся за образец: вспомним Киевскую, Владимирско-Суздальскую, Московскую Русь. Нынешняя Россия – это урбанизированное государство, преимущественно страна больших городов, в которых проживает большинство населения, Городская Русь. Именно для сегодняшней Городской Руси мы и вспоминаем Русь Вечную» [2] См.: http://polit.ru/article/2006/02/02/bukoar/ . .

Найшуль предложил выделить четыре ключевых слова-символа, на которых, как на распорках, может быть растянут «великий могучий общественно-политический русский язык»: это «земля», «народ», «люди» и «человек». Нужно опереться на эти слова-символы и дальше проверять все политические формулы на совместимость с ними. Скажем, нельзя положить жизнь за область, но можно – за русскую землю… Повторюсь, в теории Найшуля есть здравое зерно; остроумен критерий проверки на пригодность любого политически значимого понятия и образа: нужно предложить за него тост. «Гражданское общество не вызывает у народа негативного отношения, как демократы или приватизация. Но если после третьей рюмки водки вы предложите тост за гражданское общество, то у соседей по столу возникнет впечатление вашей явной неадекватности. (Интересно, что за президента вполне можно выпить в среде тех людей, которые его поддерживают.)»

Можно и нужно использовать многие тонкие наблюдения, Найшулем предложенные; нельзя положить их в основу хоть какого-то систематического представления о происходящем «с Родиной и с нами», то есть с языком, массовым сознанием и политикой. Начиная с того, что в данном случае придётся исходить из догадок и предположений, а не из трезвого анализа. И кончая тем, что любому дизайну должен предшествовать аудит, проверка «наличного словесного состава». А правда ли, что «толерантность», «плюрализм», «право», «справедливость» и так далее безусловно отторгаются говорящими по-русски? С чего мы это взяли? Не предрассудки ли это? А если действительно отторгаются, то, может быть, в силу сиюминутных обстоятельств (вр е менная дискредитация слова в медиа, в той же публицистике, речи популярных политиков), а не в силу глубинных причин? А если всё-таки глубинные причины существуют, то когда они сложились? И можно ли с ними что-то сделать, не прибегая к методам тотальной ломки, искусственного национального оплодотворения или лингвистического волхования?

Задача невероятно важная, поскольку русский политический словарь (и не только либеральный) крайне беден, чему есть много исторических причин [3] Ср.: Гусейнов Ч.Г. Язык и травма освобождения // НЛО. 2008. № 94. . К счастью, есть научный путь; он позволяет с помощью рациональных методов реконструировать подвижную, меняющуюся во времени «языковую картину мира» [4] Ср.: Зализняк А. А., Левонтина И. Б., Шмелев А. Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. М.: Языки славянской культуры, 2005; см. также: Апресян Ю. Д. Образ человека по данным языка // Ю. Д. Апресян. Избранные труды. В 2 т. Т. 2. М.: Языки русской культуры; Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1995. , посмотреть, как она складывалась и мутировала, как выстраивались, рушились и восстанавливались репутации тех или иных понятий. И, как требует доказательная медицина, лишь на основе проверяемых методов диагностики назначать языку лечение. Скорее даже не языку, а нам самим.

Я не буду упреждать выводы, к которым приходят авторы предлагаемой книги – известные российские лингвисты Ирина Левонтина и Алексей Шмелев. Даже о том, как на самом деле обстоят дела с толерантностью, не скажу, пусть сохранится интрига. Но метод, который они выбирают, равно как установка, которой они безупречно следуют, по-моему, единственно возможны. Это метод безоценочного замера ситуации, развёрнутой в глубь языковой истории. И это установка на роль заинтересованного наблюдателя. Как исследователям, авторам не важны политические последствия их выводов. Что язык покажет, то и примем. А мера их гражданской заинтересованности в предмете проявляется в спокойных советах, что в реальности (а не в нашем воспалённом воображении) можно сделать для очистки либерального лексикона от идеологических наростов, недоразумений, осознанных провокаций и невыдуманных языковых препятствий. В тех случаях, когда это действительно нужно.