Array ГуРу - Бессмертие, Человечество, Россия – глазами умерших

Вышеприведённый пример не единичный случай. У автора этого комментария, состояние детства, скорее всего прошло (судя по другим видео в плейлисте), но развитость сознания осталась на уровне тех бессмысленных мультфильмов. Подобная информация отражает душевное состояние нового «гаджетного» поколения, формировавшего своё развитие не в реальном, земном пространстве, а в виртуальном, которое не даёт силу, мерить здравым умом проявления земного пространства. Я обобщаю свои мысли. Конечно, не всё молодое поколение, ещё молодого капиталистического строя России, имеет подобное пустое развитие, что не даёт им силу сострадания, которое они, будучи людьми, просто обязаны проявлять в отношении других людей. И всё же, это огромная армия «гаджетных» людей, которые, попросту, не впишутся в посмертное пространство, наделяющее «умерших» людей бессмертной работой, участвовать в Эволюции Мироздания. Я не хочу оскорблять это поколение, но их развитие, – яркий пример того, во что хотят превратить Человечество, потусторонние, разрушительные силы, сопровождающие людей в земной жизни.

* * *

Чтобы лучше понять, в какое состояние попадает человек после физической смерти, приведу отрывок из книги «Жизнь после смерти. Возвращенцы». Автор Волохина Наталья, психолог-психотерапевт, предпочитает называть себя душеведом.

Атаман

Эти возвращенцы обычно знали, зачем вернулись.

Атамана привезли ко мне, как испорченный овощ на свалку. Сгрузили и умыли руки. Громадный мужик после двух инсультов, с ограниченной подвижностью, частично восстановленной речью, списанный докторами с диагнозом «постинсультная деменция» (приобретённое слабоумие, маразм).

Когда начал внятно говорить и самостоятельно двигаться, мы с ним запели. Как стал материться на тренажерах и в репертуар вошли удалые казачьи песни, реабилитация двинулась полным ходом. Тогда и рассказал.

– Я ж помер, та ожил.

– Клиническая смерть была?

– Ото ж. Эх, мама, ты знаешь, я никого не праздную, тебе одной скажу. Что я там пережил, за всю жизнь такого страху не було.

Сразу тёмно стало, должно, инсульт самый, сознание потерял, а после летел на свет, как через трубу какую. А куда прилетел, там серое всё, мабуть сумерки, та противные такие, шо на душе кошки скребуть. А кругом, сколь видать – ничого, только небо низко-низко и серый тот свет, противный. Ну, что ж, я пошёл. Куда идтить не знаю, чую только, шо надоть. А под ногами земля мягкая, як замазка, и тож серая, ноги проваливаются. Присмотрелся, мама, ото ж мясо, плоть человечья. И ни бочком, никуда ни стать. Везде она самая. Пошёл, куда деваться. А на душе такая боль и тяжесть, хуже того свинцового неба. И тут я понял, что буду так идтить вечно, не то шо долго, всегда. И эта невыносимая тоска, ну, просто нечеловечья, она всегда со мной будеть, вечно. Понимаешь ты, всегда и без конца! Ну, вот всегда и усё. Я уж думал, что мне хуже и быть не может, но, как такое понял, совсем невмоготу стало, такая тоска взяла, хоть снова помирай, а чую, больше разу помереть не получится. Хотел кричать, выть – голосу нема, плакать, та и слёз немае. И как скрутило меня у жгут, та и снова через трубу полетел.

Очнулся в палате, дочка коло меня сидить. Увидала, шо я глаза открыл, заплакала. И я ж заплакал, должно, первый раз после полвеку. Силюсь ей сказать: «Доча», – а не могу, язык не слушается. Я ж её дочей с пеленок не называл, усё Ирка, да Ирка. А сынок помер, тож слова ласкового от меня не слыхал. Как же, усё думал, дурак, детей в строгости держать надо. Жинка от одного взгляда моего тряслась, усохла уся со страху, усё болееть. А какая красуля была молодкой, ой, мама! То ж усё я их застращал, замучил. Всё гаркал, та и поколачивал, учил время от время, сатана. Баба, она своё место должна знать. От же дурень! А теперь шо? Сколько времени щё господь отпустил? Хто знаеть? Я, как на том свете тоску смертную почуял, понял усё.

– Что понял?

– Усё! Как жить надо було и что жизнь про… л к такой матери.

– А ты зачем вернулся?

– Ты ж знаешь, умна девка. Ясно зачем – любить.

Он уехал и через десять дней вернулся на повторный курс, уже сам за рулем машины.

Похохатывал басом, зыркал на бабёнок черным игривым глазом, рассказывал, как соседи и родня ходят на него смотреть, как на воскресшего Лазаря.

– Ото ж и есть – воскрес. Думали, куттю есть, а я им вина домашнего налил. Чего, толкую, на наследство рты раззявили, та и не обломилось. Мама, ты бы на их морды подивилась, точно ожившего покойника увидали.