Андрей Битов - Битва

Об этом когда-нибудь пойдет у нас речь.

Вдруг вскочил, написал вдохновенно, не отрываясь, рассказик «Стук-грек!», встал, счастливый, демонстративно потягиваясь и похрустывая… из окна, как из груди, вылетела большая птица. То есть, естественно, от окна (что она под ним делала?). Скорее, это была не ОНА (птица), а ОН. Такой большой. Орел! Летают здесь такие небольшие орлы, покрупнее ястреба.

Процитировал я про себя любимые строчки.

Он вылетел из меня вперед, по мере размаха крыл как бы даже увеличиваясь в размерах. Так отпрянув от меня, он круто взял направо, на север, будто что-то унося в когтях…

Цитировал я про себя уже другие любимые строчки.

Все это происходило тягуче медленно и мучительно быстро, в такт мощному и медленному взмаху его крыл. Я наклонился влево, чтобы проводить его взглядом, за край окна и увидел, как он выронил свою добычу, что было неправдоподобно.

Неправдоподобно это и было: он выронил и второй раз, будто у него было две мыши и, не удержав одну, он с досады выбросил и вторую.

Как в анекдоте… а … с ней, с мышью! – что было еще неправдоподобней.

Когда это произошло и в третий раз (мне пришлось совсем изогнуться влево, чтобы увидеть), я наконец понял: он – какал. Какал крупно и на лету, в такт взмаху крыл.

«Как непоэтично с его стороны», – ухмыльнулся я. Продемонстрировал мне, что я не поэт. Впрочем, «орлу… нет закона». Пушкин сказал. К тому же орлом сидят (кто летать не может).

И перечитал сейчас написанное: «…из окна, как из груди, вылетела большая птица».

И еще раз ухмьшьнулся, уже над собой, возрадовавшись буквальности той великой поэзии, что всплыла в моей памяти.

Нет, это не тот сор, о котором так величественно упоминает Ахматова. Это та побуквенность впечатления, от которого некуда деться ребенку.

Буквальность – какое слово!

Зачем Пушкину этот «чахлый пень»? – и для рифмы не нужен. Может, когда он катил в некоем тарантасе в день своего тридцатилетия по Военно-Грузинской дороге, то то и увидел: от гор и мимо башен ! Как обрадовался, поди, Заболоцкий, прочтя это у Пушкина, про чахлый пень! (если читал, конечно… может, уже и читал позднее, когда переводил Важа Пшавела). И зачем же Николаю Алексеевичу тогда понадобились (кроме обэриутского щегольства) эти подробные неуклюжества: «…в миг обезображен, убираем был…», – если это не поэтическая кинохроника? Значит, было увидено.

Оттуда же, из тех же стихов Пушкина и Заболоцкого:

Тоже, видите ли… Откуда же и вылетать птице, как не из грудной клетки! И снова счастье буквальности:

Я и не думал цитировать Мандельштама. Так со мной было.

Впрочем:

(Это у меня в окне, из которого выпал мой орел.)

Это значит, что я в нее снова возвращаюсь.

(28.2.2007, 15 ч., 4 года Соне)

Писано в 1980 году

АННОТАЦИЯ-1979

«Ты один мне поддержка и опора…»

Словарь эпитетов русского литературного языка, «Наука», 1979…

Трудно заподозрить составителей в чем-либо кроме добросовестности. Не знаю, какие у них были методы подсчета употребимости тех или иных слов. Безусловно, какие-то были. По возможности точные. Научные. В длинном столбце эпитетов изредка попадается в скобочках примечание типа (поэт.) – поэтический, (шутл.) – шутливый или (устар.) – устаревший. Так вот – устар…

Из 28 эпитетов к слову ДОМ устар. – три: отчий, добропорядочный и честный. Причем добропорядочный дом даже больше, чем «устар.», – он «устар. и шутл.».

Из нескольких сот эпитетов к слову РАБОТА устар. два – духовная и изрядная.

Из 53 эпитетов к слову МЕСТО устар. одно – живое.

Из 75 к слову СМЫСЛ устар. только – существенный.

Что за слово, однако, УСТАР – и устал, и умер!

Устар «горе отчаянное», и «лето плодоносное» – устар.

Устар «деньги трудные», и «страх божий» – устар.

Устар «опыт фамильный», и «лоб возвышенный» – устар.