Нина Большакова - Гоголь и среда пребывания

Большинство из достопримечательностей Гоголь сам показал Смирновой. От ее жилища на piazza Trojana, в самом сердце древнего Рима, было рукой подать до виллы Маттеи (Villa Mattei) на Целийском холме и особенно до виллы Милльс (Villa Pallatina), принадлежавшей англичанину и занимавшей место дворца Августа на Палатинском холме. Гоголь звал туда смотреть не только фрески Рафаэля, реставрированные Камуччини, и три комнаты антиков, а и любоваться тем прахом истории и искусства, каким так богато это место: «нигде, как на Палатине, не вспомнятся большие периоды исторические, самые общие различия культур. На Палатине были когда-то храмы Юпитера-Статора, Аполлона и Великой матери. Остатки храма Аполлона вероятно будут открыты под садом виллы Милль» (Б. Грифцов. Рим, с. 63). Из более отдаленных вилл Гоголь направляет Смирнову на две виллы за Тибром – на виллу Памфили Дориа (Pamfi li Doria), славившуюся своими обширными садами, водопадами и фонтанами, и на виллу Мадама (Villa Madama) на Монте Марио, за Ватиканом. Эта вилла была построена по рисункам Рафаэля и доныне поражает своим ликующим блеском и нежною прихотливостью замысла. Гоголь направлял в эту виллу, удовлетворяя собственному влечению: «Для него, – вспоминает Смирнова, – Рафаэль-архитектор был столь же велик, как и Рафаэль-живописец, и, чтобы доказать это, он возил своих гостей на виллу Madama» (ср. впечатление о поездке на эту виллу И. С. Тургенева, в письме 1857 г. к Анненкову в «Литературных воспоминаниях» Анненкова. 1909. С. 499).

Вторая записка особенно показательна для характеристики эстетических вкусов и привязанностей Гоголя. Из «бумажки» мы узнаем, на какие памятники искусства Гоголь направлял внимание Смирновой; если поименование той или иной картины в «бумажке» может запечатлевать внимание, уделенное ей Смирновой, то самый выбор галереи, виллы, церкви для обозрения принадлежит всецело Гоголю. Но вряд ли во «вниманиях» своих Смирнова была независима от Гоголя: отметы таких памятников, как подсвечники в церкви Cosmedina, или картин Garofalo в вилле Боргезе, – памятников, обычно привлекающих к себе взор художника, а не рядового посетителя музеев, – свидетельствуют не столько о «восхищениях» перед ними Смирновой, сколько о настоятельных эстетических указаниях на них Гоголя. Что это так и было в действительности, видно из такого эпизода. Гоголь водил Смирнову в виллу Фарнезина со знаменитыми фресками Рафаэля, изображающими историю Психеи и Амура и Триумф Галатеи, и, по записи Смирновой для Кулиша, «когда его спутница не столько восхищалась, сколько бы он желал, рафаэлевскою Психеею, он очень серьезно на нее рассердился». Этот маленький конфликт понятен: Смирнова знала, как знают все, прославленного Рафаэля умилительных мадонн, а Гоголь повел ее смотреть Рафаэля улыбчивой эротики, и ему пришлось, не без извинительного эстетического гнева, вразумлять слишком щепетильную фрейлину, давая ей легкий урок свободной эстетики. Этот урок так подействовал, что в позднем очерке о Гоголе (1877), перенеся эти фрески Рафаэля из Фарнезины в другую виллу, Смирнова, запамятовав конфликт, прямо повествует: «Ездили часто на Villa Madama, где прелестная «Галатея» Рафаэля и история Психеи… Купидоны «Галатеи» точно живые летают над широкой бездной, кто со стрелой, кто с луком. Гоголь говорил: «Этот итальянец так даровит, что ему всё удается».

Гоголь начал обзор Рима со Смирновой с трех своих и всеобщих любимцев – собора Петра, Пантеона и Колизея. Посещения Петра отмечены как заключение целого дня еще в субботу и понедельник. Вероятно, они были и в другие дни, как сообщала Смирнова Кулишу. Фасад собора Гоголь находил похожим на комод: пышная пристройка барокко времен папы Павла V, нарушившая равнолинейный план собора, вызвала эту ироническую кличку у Гоголя: она закрыла с площади собора его купол, создание Микеланджело. В Петре Гоголь любил по-настоящему только купол: он им любовался с окрестных римских возвышенностей; к нему относилось постоянное признание Гоголя: «На Петра никогда не наглядишься»; в купол он водил Смирнову, как раньше Жуковского, чтобы лучше уяснить им всё величие создания Микеланджело («Автобиография» Смирновой. С. 284–286).

Не меньше было у Гоголя любви к другому «куполу» – к Пантеону, внушившему Браманте саму идею собора Петра: Пантеон на сводах базилики Константина. В этот единственный языческий храм в Риме, дошедший до XIX столетия целиком, в это совершеннейшее создание античной архитектуры, решившее задачу преодоления тяжести, Гоголь вводил Смирнову исподволь: в первый день он не пустил ее внутрь, дав ей полюбоваться только совершенством купола, – во времена Гоголя еще обезображенного двумя колоколенками, прозванными «ослиными ушами Бернини», их строителя, – а на другой день он ввел Смирнову во внутренность Пантеона, где опять всё очарование – в куполе, лишенном окон и проливающем свет через единственное, ничем не прикрытое отверстие.